"Даниэль Пеннак. Господин Малоссен ("Малоссен" #4) " - читать интересную книгу автора

охраняющими свой гарем; в другой раз их ждал опустевший дом: покидая жилище,
людской поток (оставлять - так всё) опорожнялся прямо на ступеньках. Этот
ковер, устлавший дорогу героям, потом сменил утренний дождичек, дерьмом
пролившийся на головы судебных исполнителей.
Все, Бельвиль уже сделал им все, что мог, но никогда - ни разу! - не
случалось им уйти, не открыв дверь, которую они пришли открыть, не забрав
движимое имущество, которое они пришли забрать, не выставив вон
неплательщиков, которых они должны были выгнать. Их было семеро, и они
всегда добивались своего. За ними было Право. Больше того, они сами и были
этим Правом, посланцы Закона, рыцари Преимущественного права, невозмутимые
стражи у порога Терпимости. Они долго этому учились, закаляли свой дух, и
теперь умеют справляться с эмоциями. И все же у них была душа. Под панцирем
мускулов. Они раздавали то тумаки, то слова утешения, по желанию клиента, но
всегда исполняли то, что от них требовалось. В сущности, они были гуманны,
эти великолепные социальные животные.
У них даже были имена. Судебного исполнителя звали Ла-Эрс, мэтр Ла-Эрс
с улицы Сен-Мор, его студента-стажера - Клеман, остальных четверых -
грузчиков - тоже как-то звали, а как же; у слесаря было особенно пакостное
имечко, которое не произнесешь, не сплюнув на благословенную землю Бельвиля:
Шестьсу Белый Снег. Шестьсу Белый Снег, сезам стервятников, потрошащих
должников, соловей, предвещающий приближение вышибал, первый проныра конторы
Ла-Эрса.
Как Шестьсу мог сам спокойно жить в Бельвиле, участвуя во всех налетах
Правосудия, этот вопрос появлялся иногда на горизонте сознания Ла-Эрса, но
долго там не задерживался. Всегда найдутся легавые, которых будут осыпать
ругательствами, или преподы, которым будут устраивать бойкоты, или теноры,
которых будут освистывать, или, наконец, судебные исполнители, которые вечно
будут пользоваться всеобщей ненавистью, ими самими внушенною. Почему бы и
слесарю-потрошителю не ходить по улицам родного квартала, среди несчастных,
которых он оставил без крова? Это, должно быть, приятно щекотало ему нервы.
Так заключил мэтр Ла-Эрс, мудрый в своем реалистическом отношении к миру.
Итак, они бежали к распятому младенцу со спокойной душой и ясным
сознанием. Тишина должна была бы смутить их, но нет: в стенах Бельвиля все
всегда начинается с тишины. Они привыкли работать в команде, они доверяли
своему внутреннему голосу. Они поднимались по лестнице бегом - своеобразный
знак качества. Они работали быстро и без колебаний. Студент Клеман летел
впереди, за ним неслись начальник и еще четверо подчиненных. Замыкал
процессию Шестьсу, тоже бегом, хотя за плечами у него были все шестьдесят
позорных лет.
Мэтр Ла-Эрс заметил сначала не ребенка, а выражение лица своего
студента-стажера Клемана.
Тот застыл как вкопанный на лестничной площадке пятого этажа.
Он развернулся всем телом, согнувшись пополам, как боксер, получивший в
поддых.
Глаза вылезли из орбит.
В глотке заклокотало, как в кратере.
Оттуда хлынула мощная струя, дугой, цвета беж, свидетельствующего о
кислой среде и отличном пищеварении.
И так как юноша не успел предупредить это извержение усилием воли, мэтр
Ла-Эрс также не успел поостеречься. Его собственный утренний круассан