"Даниэль Пеннак. Христиане и мавры ("Малоссен" #5)" - читать интересную книгу автора

чахнуть, а червь рос и добрел. Шериф терял силы. Он таял на глазах. Лауна с
Серфингом лишь констатировали это затухание, не в силах его остановить.
Перемежая часы работы в клинике и дежурство дома, они встречались у постели
больного. Они выводили солитера километрами, но все впустую. Раввин Разон
был прав: эта веревочка вилась без конца. Зловредный клубок, нараставший по
мере того, как его разматывали.
- Никогда еще не сталкивался ни с чем подобным, - ворчал Серфинг с той
смесью уныния и возбуждения, которую вызывают у представителей его профессии
загадочные патологии.
Голова Шерифа все тяжелее проваливалась в подушки: зрелище тем более
удручающее, что теперь он молчал. Ни звука. Он как будто был раздавлен
тяжестью собственного молчания. Тени радугой окружили его опущенные веки.
Семь цветов слились в одном сером свинце.
- Он скоро умрет, - сказала наконец Лауна, - и я не знаю, как этому
помешать.
- Он не умрет, - возражала Тереза.
- Да, он просто уйдет на пенсию после смерти, - подтрунивал Жереми.
Но вечерами Клара и Жереми тихонько плакали. Они уже начали, в тайне от
всех, покупать цветы и разноцветные ленты, и золоченые шнуры. Я как-то
застал их посреди бессонной ночи за плетением траурного венка. Жереми
связывал цветы с длинными стеблями, а Клара вышивала золотом слова на
белоснежной тафте. Они работали, точа скупую слезу, как святые образа.
- Он скоро умрет, Бен, а мы даже не знаем, как его зовут!
Жереми зашелся в отчаянных рыданиях. Мы с Кларой в четыре руки не могли
удержать эту мощную лавину печали. Надписи на лентах тянулись прописью:

Прощай, Шериф, мы все тебя очень
любили... Слава неизвестному Шерифу... Ты ушел
с нашей любовью... Нашему любимому Шерифу...

- Мы заранее начали готовить венки, - объяснял Жереми, всхлипывая, - их
ведь много понадобится, понимаешь!
Он не мог себе даже представить, чтобы Шериф скончался вдали от семьи,
чтобы его "зарыли, как шакала".
- Он был храбрым человеком, он знал столько народа, как-то ненормально,
что ему придется умереть в одиночестве!
Новый голос донесся с высоты.
- А он и правда умирает.
Тереза, свесившись с верхней полки двухъярусной кровати, растерянно
смотрела вниз:
- Ничего не понимаю... линии руки, звезды, карты, блюдце, все говорит
за то, что он не умрет... и все же он умирает.
Именно тогда Тереза впервые испытала сомнение. Она казалась сейчас
такой одинокой в своей ночной рубашке. Наконец она сказала Кларе:
- Нужно будет написать еще несколько слов на американском английском.
- И на испанском, - прибавил Жереми.
- И еще на идише и на иврите, я попрошу раввина Разона.
Наши печальные рассуждения прервал звонок внутреннего телефона, который
соединяет мою комнату наверху с детской.
Я снял трубку. Чей-то взволнованный голос торопливо приказал: