"Александр Перегудов. Светлый день (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

спал, но, подчиняясь правилам, раздевался и ложился в постель. Солнечный
свет косо падал в окна, лежал на полу горячими ромбами. За окном сияло
голубое небо, по нему изредка стремительно проносились ласточки. Иногда на
голубой прямоугольник окна наплывало снежно-белое и пушистое, как вата,
облако. Золотые ромбы на полу тускнели, гасли и снова вспыхивали, когда
облако проходило. В открытую форточку дул теплый ветерок, пахнувший свежим
сеном и березовой листвой. В этот час в тихой и светлой комнате хорошо
было думать о прошлом и настоящем, перелистывать свою жизнь, как книгу. И
великое множество картин всплывало перед внутренним взором старика, одни
из них были свежи и ярки, другие тусклы и расплывчаты.
Видел Трофимов своего отца, высокого, здорового молотобойца, шутника и
балагура. Бывало, придя с работы, отец, как пушинку, подхватывал сына на
руки и курчавой жесткой бородой щекотал ему лицо. Этот образ был далек,
едва уловим, и память с трудом создавала его. Гораздо чаще видел Трофимов
отца больным и желтым, с трясущимися руками, с подергивающейся головой.
Отец сидит на постели, упираясь ладонями в колени, трясет головой и
беззлобно говорит: "Никому не нужен стал... Всю жизнь работал, а достатка
и отдыха не заработал..." И умер отец в нужде и лишениях, и похоронили его
добрые люди, собрав пятаки и копейки...
Образ матери был и туманен и светел. Сколько ни напрягал старик память,
но не мог вспомнить лица матери. От всего ее облика ярче всего запомнились
темный с белыми горошинками платок и синяя полинявшая кофта с заплатой на
плече. Но этот облик был трогательно ласков, напоминал о детстве, о
какой-то позабытой радости, о каких-то хороших переживаниях.
О каких? Разве теперь вспомнишь - мать умерла незадолго до смерти отца.
И еще один образ рождала память. Вот как сейчас, помнит старик: рабочие
толпой стояли у заводских ворот, над толпой дерзновенно возвышался красный
флаг. И вдруг кто-то тревожно крикнул: "Казаки!" - и все повернули головы
и посмотрели на улицу поселка, по которой галопом мчались всадники.
Нарастал тревожный, как звук обвала, топот, толпа шарахнулась,
разбилась надвое, освобождая дорогу. Девушка в белой кофте, растерявшись,
заметалась посреди дороги. На нее лавиной неслись всадники. Тот, что
скакал впереди, нагнулся к.лошадиной шее, и, слегка привстав на стременах,
взмахнул нагайкой. Женщина у заводских ворот истерично закричала:
"Раздавят!" Из толпы наперерез казакам метнулся парень, отчаянным
прыжком кинулся к лошади и вцепился в узду. Лошадь взвилась на дыбы. Удар
нагайки упал на голову парня.
Девушка успела отбежать в сторону... Разве теперь кто-нибудь поверит,
если сказать, что когда-то этим парнем был дедушка Трофимов. И разве
теперь кто-нибудь узнает в жене дедушки Трофимова ту далекую девушку в
белой кофте? Время иссушило свежесть щек, пробороздило морщины серебром
покрыло волосы, и превратилась веселая девушка Груня в добродушноворчливую
бабушку Аграфену.
Старик хмурил брови, растроганный воспоминаниями, слезы выступили на
его глазах. И большой-большой дорогой показалась ему жизнь. Вот от этой
комнаты, покойной и светлой, протянулась она в прошлое, и начало ее
терялось в далеком и полузабытом...
Вечером перед открытой сценой собрались все отдыхающие и работающие в
доме отдыха. Приехавший из города докладчик говорил о проекте Конституции.
Он назвал ее новыми скрижалями человечества. И дедушка Трофимов подумал,