"Владимир Перемолотов. Все рассказы про Ирокезовых" - читать интересную книгу автора


Вы наверное думаете, что Ирокезовы погибли при разрушении Фудзиямы?
Ведь взрыв был силен, и много месяцев крестьяне убирали многотонные осколки
камней и гранат, но Ирокезовы не погибли. Чудом уцелев под ливнем осколков,
они покинули разрушенную гору Фудзи, которую после этого стали называть в
народе Фудзи-Яма...
Ирокезов-старший долго ворочался на своем ложе без сна.
Вернувшись из дальнего похода, он первым делом принес жертву
Зевсу-Олимпийцу, справедливо полагая, что если б не Зевс, то могло бы быть
еще хуже.
Неудачи преследовали его уже вторую неделю. Легкие на подъем и быстрые
на ходу они уверенно шли за ним, успевая проникать в самые неожиданные
места - от солдатского нужника, до ставки Главнокомандующего, а теперь еще и
это...
Холода в городе наступили внезапно. Лютый холод сковал реку и заставил
жителей забиться в дома. Но хуже всего, конечно, было то, что замерзла
акватория порта, подвоз хлеба из Африки прекратился, и призрак голода встал
над городом. Даже специальные ледокольные триремы, вызванные из Сиракуз, не
смогли пробиться к полису. Они маячили где-то на горизонте, там где блеск
льда смешивался с блеском холодного неба. Флаг-адмирал отряда, по льду, на
собачьих упряжках, добрался до города и теперь по утрам, вместе с
Императором возжигая благовония в храме Зевса, смотрел, как сиракузцы ломами
и тяпками пытаются освободить из ледовых объятий вмерзшие триремы. Давалось
это не легко. Обмороженных уже считали сотнями. Неслыханное дело! Даже
бронзовые цепи на невольниках пришлось заменить на веревки!
Жизнь в Помпеях замирала, и не было, казалось, силы, способной вернуть
ее к жизни.
Утром Ирокезову старшему вручили депешу. Круглая печать на витом шнуре
с изображением совы, играющей в бильярд, свидетельствовала о принадлежности
ее к императорской канцелярии. Император желал видеть Ирокезова старшего.
Запахнувшись в хитон цвета хаки, народный герой явился на зов.
Уже подходя к Большому залу он почувствовал легкое беспокойство.
Неприятности были рядом.
Император сидел, как и всегда около окна, разглядывая город. Вокруг
него, не спеша, сознавая свою безнаказанность, бродили мелкие неприятности.
Иногда кто-то из них останавливался и гадил прямо на мозаичный пол, а
иногда, промахиваясь, на ковер персидской работы.
- Твои? - не скрывая досады, спросил император.
- Мои, - ответил Ирокезов и пнул одну из неприятностей ногой. Она
заскулила и отбежала к дальней стене, чтоб и там нагадить в отместку за
оскорбление. Оба они, и император и Ирокезов старший несколько секунд
наблюдали за тем, как она, меняя цвет, сливается с настенной мозаикой. Когда
смотреть стал не на что, Император сказал:
- Я тебя, сам знаешь, как люблю. Но такого терпеть не намерен.

Верхняя губа императора брезгливо вздернулась наверх. Шкодливой
неприятности уже видно не было, но запах! Запах-то!

- Мало мне разве своих неприятностей? Ты уж давай сам с ними как-нибудь
разделайся. Видеть их больше не хочу!