"Артуро Перес-Реверте. День гнева " - читать интересную книгу автора

исключением кое-кого из офицеров и статских, особо приверженных французскому
вольномыслию - таких здесь называют "обгаллившимися", и никак нельзя
сказать, чтобы в похвалу, - видит Марселен Марбо не светлые упования, а
злобу и недоверие. И радушная приязнь, с которой поначалу испанцы встречали
императорскую армию, сменилась страхом - особенно после того, как французы
захватили городок Памплону, крепости Барселоны и замок в Фигерасе, применив
уловки, показавшиеся злокозненно-коварными даже тем, кто, подобно Марбо,
почитает себя беспристрастным. Испанцы же - и военные, и гражданские, и даже
сторонники теснейшего союза с императором - восприняли их как выстрел в
спину.
"...Поистине ужасна его мстительность по отношению к тем, кто предал
его".
Слова Шатобриана продолжают звучать в голове французского капитана,
покуда тот бреется со всей тщательностью, приличествующей вылощенному
штабному офицеру. И слово "мстительность", угрюмо думает Марбо, прекрасно
подходит к враждебным взглядам, вонзающимся в него всякий раз, как он
выходит на улицу; к длиннющим, в две пяди, навахам, неизменно висящим на
поясе у всех и каждого в этой стране; к смуглым мужчинам с длинными
бакенбардами, говорящим тихо, поплевывающим в сторонку; к сварливым
женщинам, которые без обиняков обзывают его и его товарищей французишками,
мусью и лягушатниками или демонстративно отворачиваются и прикрывают лицо
мантильями, когда случается проходить мимо императорских орудий, стоящих на
Прадо. "Предательство и возмездие", - с долей беспокойства повторяет Марбо.
Эта мысль на миг отвлекает его, и вот, извольте, - правую намыленную щеку
рассекает порез. Лейтенант с проклятием отдергивает руку, и по лезвию бритвы
с мраморными накладками на рукояти скатывается на расстеленное перед
зеркалом белое полотенце багряная капелька.
Это первая кровь, пролитая 2 мая 1808 года.

* * *

- И не забудь, что мы родились испанцами.
Лейтенант артиллерии Рафаэль де Аранго медленно спускается по ступеням,
поскрипывающим под его начищенными сапогами, задумчиво останавливается на
пороге, застегивая свой темно-синий с алыми выпушками мундир. Слова, которые
только что произнес ему вдогонку его брат Хосе, отставной армейский
интендант, порождают особое беспокойство. А может быть, дело не в словах, а
в том, как стиснул старший его руку, как крепко обнял на прощанье, узнав,
что младший отправляется получать задачу дня перед заступлением в караул в
парке Монтелеон.
- Доброго здоровья, господин лейтенант, - приветствует его привратник,
подметающий пол внизу. - Ну что там слышно?
- Вернусь, Томас, - расскажу.
- Знаете, вниз по улице, возле булочной, - пикет лягушатников... С
вечера засели в кофейне.
- Чего ты всполошился? Они наши союзники.
- Вам, конечно, видней...
Обеспокоенный еще больше, Аранго надевает несколько набекрень черную
двууголку с красной кокардой, пристегивает саблю и оглядывает улицу в оба
конца, докуривая меж тем дымящуюся в пальцах сигару. Ему всего двадцать лет,