"Алессандро Периссинотто. Моему судье " - читать интересную книгу автора

Тема: Я и мой мотоцикл

Мы с мотоциклом выехали из города и, сделав большой крюк, чтоб не
показываться опять у Навильо-Гранде, выбрались на Виджеванезе. Я прикидывал,
где меня возьмут. В Турине? В Казале? Наверняка раньше. Я бежал, но особой
надежды уехать далеко у меня не было. Бежал, потому что так положено. Потому
что какая-то часть меня возмущалась при мысли, что я кончу в тюрьме из-за
типа вроде Джулиано Лаянки. Но инстинктивное бегство нечаянного убийцы
длится недолго. По правде сказать, я даже не знал, куда податься,
единственное, что пришло мне в голову, - бежать за границу. Ближе всего была
Швейцария. Но там пограничники. Будь то Кьяссо или Аскона, Комо или
Лаго-Маджоре - везде у меня потребуют документы. Им тут же сообщат, и меня
задержат, это все равно что явка с повинной. Я твердил себе: сколько раз мне
случалось ездить в Лугано без удостоверения личности и все обошлось, ни разу
меня не проверяли. Я частенько забывал это самое удостоверение. Оставлял его
дома, чтобы не потерять, а потом, когда оно могло понадобиться, его не было.
И все же в тот вечер я решил не рисковать. Нет, только не Швейцария, -
сказал я себе. И нацелился на Францию. Никакого тебе пограничного контроля,
да здравствует Шенгенский договор, да здравствует объединенная Европа! А
может, просто захотелось в последний раз увидеть Турин и долину Сузы.
Интересно, на что похоже прощание? Уже давно я пробовал представить, что бы
я сделал, узнай я, что неизлечимо болен и жить мне осталось всего два
месяца. Наверное, сначала простился бы с друзьями - пригласил их на ужин и в
конце, за десертом, взял бы слово, сказал бы им все и распрощался с ними.
Потом я представлял себя в машине - наверху закреплены лыжи, это мой
последний отпуск и я еду в горы, потому что, конечно, будет зима. Я говорил
себе, что стал бы без конца спускаться по любимым трассам, самым трудным,
самым живописным; катался бы с самого открытия до последнего мгновенья,
когда сторож протягивает веревку и закрывает воротца, и у этой веревки стал
бы упрашивать его, чтобы он позволил мне подняться на фуникулере последний
раз, один-единственный, ну правда последний. Лыжи я, наверное, люблю больше
всего на свете. А может, и нет, может, я так говорю для простоты. В своих
бесконечных фантазиях я еще иногда представлял, что возьму двух проституток
и попробую, как это заниматься любовью сразу с двумя женщинами. Но главное,
думал, что растянул бы надолго вкус этого прощания, вкус, который, наверное,
тот же, что и у жизни, только постепенно выдыхается и сходит на нет, как
вкус жевательной резинки, когда жуешь ее слишком долго: слабее, еще слабее,
а потом и вовсе исчезает, и тогда, значит, настает время уйти.
Вот видите, господин судья, какой у меня на редкость жизнерадостный
нрав?
Об этом я думал, пока мы с мотоциклом путешествовали в сумраке
Виджеванезе. Думал о прощании. Думал о Турине и о том, что больше, чем
центра в стиле барокко, мне будет не хватать серых проспектов на небогатых
окраинах, где я вырос. И потом мне недоставало бы гор, хотя горы есть
повсюду. Я думал о прощании, словно Лючия[Героиня романа А. Мандзони
"Обрученные".] в лодке, чувствуя себя последним дураком.
На самом деле в тот вечер я думал и о многом другом. Знаете, господин
судья, что езда на мотоцикле помогает думать? Ты как бы отделен от мира,
особенно ночью. Вокруг тебя - ничего, только выхваченный фарами кусочек
пространства, но если свет фар слабый, как у моего R-45, появляется чувство,