"Евгений Андреевич Пермяк. Уральские были-небыли (сборник) " - читать интересную книгу автора

Клял и казнил себя Далмат принародно за то, что так мало тепла отдал
людям от своего жаркого пламени, разыскренного и распепеленного на холодные
скорогаснущие вспыхи-всполохи.
Рыдал Далмат. Сколько бы мог отдать народу он, вышедший из него и
порожденный им. Сколько сердец возвысил бы он правдой своего ваяния, своим
даром собирания многого в малом, умением в самом простом показать величие
жизни.
Приготовил себя Далмат к последнему часу. И предсмертно дремотно
закрыл глаза. Ждал, что вот-вот переступит порог его жизни старая карга с
косой. А вместо нее другая пришла.
Снеговая царевенка во всей своей светлоте предстала и знакомым голосом
заговорила:
- Зачем же ты прежде смерти умирать задумал? Зачем ты ее кличешь,
когда тебе жить да жить?
Открыл глаза Далмат, а перед ним Маруня.
- Что же это делается? Видно, и смерти не нужен я стал.
- Всему свой срок, - ласковехонько промолвила верная жена. - Седина не
старость. Тебе же еще до Прохоровых годов полжизни дожить надо. А в вашем
роду все долговекие. Ну-кась, вставай давай, умиратель. И о жизни
поговорим.


* * *

И эти слова подняли его. Желание жить в него вдохнули.
- Раскаиваться, Далмат, всякий может. А разве в словах, а не в деянии
настоящее покаяние?
А он ей:
- Да как делами покаяться могу, когда я теперь конченый человек.
А Маруня на это ему:
- Только мертвый кончается, а пока жив человек, для него ничего не
поздно.
Говорит так и глазами его до глубины нутра проскваживает, будто
завораживает.
Поверил в себя, в свои силы Далмат и однажды сказал жене:
- Чтой-то, Марунюшка, меня опять к резцу потянуло... Не вырезать ли
для первого случая внучоночка нашего из мягкого дерева.
Маруня на это ему:
- Я так и думала, что с него ты и начнешь долечиваться.
Недели не прошло, как внук узнал себя в дедовской мастерской. Опять
вся Зюзелька в Далматовом дому перебывала. И похвалу воздать каждому не
терпится, и каждый боится похвалой второе воскрешение Далмата спугнуть.
Молча ликуют. Про себя радуются. А Далмат после внука за
кружевницу-сноху засел. И опять удача. До последней ниточки ее выкружевил.
И так месяц за месяцем, год за годом лета прибывают, а Далмат не
стареет. И руки не дрябнут, и нутро не слабнет. Без работы устает мастер,
за работой отдыхает. Одно не окончит, второе замышляет.
И запахали в мастерской Далмата пахари, заковали кузнецы,
запереплясывали одна другую зюзельские молодайки. Преображал Далмат
трудовой люд, а он - его душу и руки.