"Евгений Андреевич Пермяк. Дедушкин характер (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

балкуны хорошо клюют. Вечером. Без тридцати штук не уйдёте.
Разговаривая с нами, мальчик погрузил вершу, деловито спрятал конец
бечевы на дно и стал объяснять свой уход.
- Как бы не заснули они, - указал он на ведро с мелочью. - Их мне
через две горы нужно пронести... А красные черви у вас есть? - спросил он,
уходя.
- Есть, - ответил я и спросил: - А зачем тебе нужно эту мелочь за две
горы нести?
- Как зачем? Наше звено обязательство выдвинуло - пятьсот балкунов
переселить в новый пруд. Триста с чем-то уже переселили, да здесь их штук
сорок. Значит, только сто шестьдесят останется... Ну, я пошёл, а то уже
один балкунчик перевернулся. Ничего, отойдёт. Они живучие...
Мальчик, махнув нам рукой, скрылся.
Вскоре я увидел его легко взбирающимся на горушку. Он нёс ведро
поочерёдно то правой, то левой рукой.
Видимо, ведро, наполненное чуть не до краёв водой, было для него
нелёгким грузом.
Но он спешил. Ему хотелось как можно скорее поселить в новый пруд
балкунью мелочь.
Поздно вечером мой товарищ возвращался с большим уловом балкунов.
И я, не прикоснувшись к удилищу, тоже уносил своего так счастливо
пойманного балкунчика, ставшего теперь этим рассказом.
Рассказом о старике, прославившем своё имя пятнадцатью карасями,
бескорыстно пущенными в безымянный прудок для внуков и раздумья. Рассказом
о маленьком Заботливом наследнике, каких уже много у нас, очень много, и
не только в Крыму...


Первый лук

Мне шесть или семь лет. Я сюда приехал только вчера. Ещё звенят в
ушах слова моей матери: "Слушайся во всём Котю". Котя - это моя тётка. Она
старая дева. Ей уже скоро сорок лет. И я её любимец, её единственный
племянник.
Тётушка жила в своём доме, как и большинство рабочих этого
прикамского завода. При доме двор, огород. Здесь, как говорит моя тётушка,
началось моё детство. Я смутно помню об этом. Но всё, что было потом,
никогда не изгладится в моей памяти.
Так вот...
Мне шесть или семь лет. Я стою на дворе дома моей тётки. Цветут белым
пухом тополя. Только пух да пух - и ни одного знакомого мальчишки.
В это утро я пережил впервые самое страшное из самого страшного -
одиночество. Но оно длилось недолго, может быть, час, а может, и десять
минут. Но для меня, нетерпеливого и торопливого, показались мучительными и
эти минуты.
Между тем, я этого не знал тогда, в щели соседского забора за мною
зорко следили четыре "индейских" глаза. Два из них принадлежали Санчику
Петухову, а другие два - его брату Пете.
Видимо, нетерпение и торопливость были свойственны не только мне.
Петя и Санчик знали за несколько дней о моём приезде. Появление нового