"Иная" - читать интересную книгу автора (Хаббард Сьюзан)ЧАСТЬ ВТОРАЯ НА ЮГГЛАВА 10Первую остановку я сделала в центре, у банкомата. Папа открыл мне счет для покупки одежды, походов в кафе, кино и всего такого. Там оставалось двести двадцать долларов, я сняла все. Я сообразила, что начинать автостопить в центре города будет неумно, поэтому доехала на автобусе до окраины, затем пешком дошла до выезда на шоссе I-87, ведущее на юг. Близился вечер, и солнце на секунду выглянуло из-под серого облачного одеяла. Я подняла свой плакат, переполняемая возбуждением от выхода в широкий мир на путь к неизведанной цели. Мне повезло с первого же раза: меня подобрало семейство на старом «крайслере». Я устроилась на широком заднем сиденье вместе с тремя детьми. Одна из них угостила меня холодной картошкой фри. Машина была большая, просторная и пахла так, словно в ней жили. — Тебе куда? — обернулась сидевшая на переднем пассажирском сиденье женщина и окинула меня взглядом. Одного переднего зуба у нее не хватало. Я сказала, что еду в Саванну к тете. — I-девяносто пять приведет тебя прямо туда. — Она кивнула, словно соглашаясь сама с собой. — Что ж, с нами ты можешь доехать до Флоренции. Мы живем недалеко от Колумбии. — Спасибо. Я не знала, в каких штатах находятся данные населенные пункты, но гордость мешала мне задавать вопросы. Отец семейства, здоровенный дядька с татуировкой на правом плече, вел машину молча. Дети тоже вели себя на удивление смирно. Рядом со мной сидела девчушка лет шести, она рассказала мне, что они ездили в Платтсбург к родне. Где это, я тоже не знала. Я прижалась лицом к холодному окну и смотрела на пролетающий мимо пейзаж: заснеженные холмы, дома, в основном белые, с квадратными, похожими на фарфоровые пластинки, неосвещенными окнами, ждущими, пока их наполнят внутренним светом. Небо постепенно темнело, и я воображала себе семьи внутри этих домов, беседующие за вечерней трапезой, как Макги в старые добрые времена; я представляла запахи жареного мяса и картофельного пюре и приглушенное мурлыканье телевизора на заднем плане. Сидевшая рядом девочка предложила мне еще картошки, и я медленно жевала угощение, смакуя его солоноватый вкус. — Меня зовут Лили, — представилась моя соседка. Ее темно-каштановые волосы были заплетены в крохотные косички, каждая из которых заканчивалась бусиной. — А я Ари. Мы кивнули друг другу. — Хочешь, возьмемся за руки? Она сунула свою ладошку в мою. Ладошка была маленькой и теплой. Большая машина неслась сквозь темноту, и мы с Лили заснули, держась за руки. Мы останавливались дважды, чтобы заправить машину и освежиться. Когда я предложила поучаствовать в оплате бензина, они сделали вид, что не слышат. Мать семейства принесла гамбургеры и кофе, газировку и еще картошки фри и протянула мне завернутый в бумагу гамбургер, словно это была моя порция. Помимо тоника и протеиновых батончиков я планировала питаться только мороженым и яблочным пирогом в дешевых закусочных, в честь Керуака. Я попыталась отказаться, но она сказала: — У тебя вид голодный. Ешь. Так я второй раз в жизни попробовала мясо. Сначала я думала, что меня сейчас вырвет, но обнаружила, что, если жевать быстро, но тщательно, то терпеть можно. И на вкус оказалось неплохо. После еды отец семейства запел. После каждой песни он объявлял ее название, специально для меня. — Это была «Я видел свет», — пояснял он. Потом: — Это было «Полнолуние в Кентукки». У него был высокий тенор, а дети подпевали в припевах. Когда он перестал петь, все, кроме него, снова заснули. Рано утром они остановились на выезде из Флоренции, штат Южная Каролина, чтобы выпустить меня, и, похоже, им было по-настоящему жалко со мной расставаться. — Теперь будь осторожна, — сказала женщина. — Остерегайся полицейских. Я шагнула в холодное ясное утро. Над плоским, кукурузного цвета ландшафтом с пятнышками мотелей и бензоколонок вставало солнце. Лили изо всех сил махала мне в заднее окно удаляющейся машины. Я помахала в ответ. Я больше никогда ее не увижу, подумалось мне. Отец был прав: люди все время уходят. Они появляются и исчезают из твоей жизни, словно тени. На то, чтобы поймать следующую машину, у меня ушло больше часа, и в итоге проехала я всего пятнадцать миль. Целый день я медленно, короткими отрезками с большими перерывами, продвигалась на юг и начала понимать, насколько мне повезло с первыми попутчиками. Я твердила себе, что каждая миля приближает меня к маме, но романтика автостопа потускнела. Помня совет той женщины, каждый раз при виде полицейской машины я ныряла в кусты на обочине. Никто из них не остановился. Большинство из тех, кто меня подвозил, ездили на автомобилях старых моделей. Джипы-паркетники и грузовики пролетали мимо. Один джип, как танк, едва не переехал меня. Близился вечер, темнело, а я торчала на выезде посреди неизвестности, прикидывая, где бы провести ночь. И тут рядом затормозила красивая красная машина (серебристые буковки у нее на боку складывались в слово «корвет»). Когда я открыла пассажирскую дверь, водитель спросил; — А не слишком ли ты юна, чтобы гулять тут в одиночестве? На вид тридцать с небольшим. Невысокий и мускулистый, с квадратным подбородком и сальными черными волосами. В очках-консервах. Зачем он напялил их ночью? — Мне достаточно лет, — ответила я. Но он колебался. Внутренний голос подсказывал мне, что лучше не садиться. — Ну, ты едешь или как? — сказал он. Час был поздний. Я устала. Хотя вид его мне не понравился, я села. Он сказал, что направляется в Эшвилл. — Годится? — Конечно. Я не расслышала, произнес он «Эшвилл» или «Нэшвилл». Впрочем, оба названия звучали по-южному. Мужчина завел двигатель, и машина рванула с обочины на шоссе. Он включил радио, оттуда посыпался рэп. Слово «сука» попадалось через строчку. Я сосредоточенно терла руки. Они окоченели от холода, несмотря на перчатки, но я их не снимала ради иллюзии тепла. Сколько времени прошло до того, как я почувствовала неладное? Не много. На дорожных знаках было не I-95, а I-26, и мы ехали на запад, а не на юг. Чтобы попасть в Саванну, придется возвращаться по своим следам, сообразила я. По крайней мере, я не стояла на холоде под открытым небом. Левой рукой водитель держал руль неподвижно, а правой время от времени потирал его. Ногти у него были длинные и грязные. Желвак на правой щеке появлялся и пропадал, появлялся и пропадал. Время от времени он поглядывал на меня, а я отворачивалась к пассажирскому окну. Снаружи в сгущающейся темноте почти ничего не было видно. Только дорога, освещенная передними фарами, убегала вперед, плоская и пустынная. Постепенно шоссе пошло на подъем. Я навострила уши и судорожно сглотнула. Спустя два часа машина свернула с обочины и понеслась так быстро, что я не успела разглядеть табличку. — Куда вы едете? — Нам надо перехватить чего-нибудь. Ты ж наверняка голодная, — сказал он. Однако машину направил в сторону от огней заправочной станции и кафе быстрого питания и, проехав еще около мили, свернул на проселочную дорогу. — Расслабься, — бросил водитель, не глядя на меня. — Я знаю тут одно чудное местечко. Похоже, он не знал точно, куда направляется, потому что сворачивал еще трижды, прежде чем выехать на взбиравшуюся на холм извилистую грунтовку. Домов я не видела, только деревья. Когда он заглушил двигатель, у меня засосало под ложечкой. Мужчина сгреб меня обеими руками, он был сильный. — Расслабься, расслабься, — твердил он и смеялся, как будто находил мое сопротивление забавным. Когда я притворилась, что расслабилась, он принялся одной рукой расстегивать мне штаны, и тогда я прянула вперед и укусила его. Я не планировала этого сознательно. Просто увидела его открытую, незащищенную шею, склоненную ко мне, и это случилось… Я до сих пор слышу его вопль. Он звучал по-разному: сначала удивленно, потом сердито, потом испуганно и наконец умоляюще — всего несколько секунд. А потом я слышала только громкий стук собственного сердца и хлюпающие звуки насыщения. Каково это было на вкус? Как музыка… Как электричество… Как лунный свет на бегущей воде… Я напилась до отвала, а когда остановилась, моя собственная кровь пела у меня в ушах. Следующие несколько часов я шла по лесу. Мне не было холодно, и я чувствовала себя достаточно бодрой, чтобы пройти пешком много миль. Над головой висела почти полная луна — бесстрастный свидетель. Постепенно прилив энергии иссякал. В животе заурчало. Не заболела ли я? Пришлось сделать привал на пеньке. Я старалась не думать о том, что совершила, но все равно думала об этом. Жив тот человек или умер? Я надеялась, что умер, и приходила в ужас от таких мыслей. Во что я превратилась? В животе пошли спазмы, но рвоты не было. Я запрокинула голову и медленно, глубоко дышала, глядя на луну в просвет между двумя высокими деревьями. Приступ дурноты прошел, и я почувствовала себя готовой продолжать путь. По крутым склонам холма идти было нелегко, а без лунного света и вовсе было бы невозможно. Высокие и колючие деревья росли тесно. Полагаю, какая-то разновидность сосны. «Папа, я потерялась, — тоскливо подумала я. — Я даже не знаю, как называются эти деревья. Мама, где ты?» Я выбралась на вершину и двинулась по тропинке, плавно уходившей вниз. Внизу, сквозь по-зимнему голый подлесок, замерцали огоньки, сначала едва различимо, потом все ярче и ярче. «Возвращение к цивилизации», — подумала я, и эта мысль меня приободрила. С поляны впереди донеслись голоса, я остановилась. Не выходя из-за деревьев, я тихонько двинулась в обход открытого пространства. Ребят было пятеро или шестеро — одни в плащах с капюшонами, другие в остроконечных шляпах. — Я побежден! — крикнул один мальчик, другой, в плаще, размахивал у него перед носом пластмассовым мечом. Я вышла на поляну под всеобщее обозрение и спросила: — Можно с вами? Я знаю правила. Около часа мы играли на склоне холма под холодным лунным светом. Эта игра отличалась от той, у Райана. Здесь никто не сверялся с книгами заклинаний, и все играли свои роли достаточно свободно. И о банках никто не упоминал. Смысл игры заключался в квесте: надо было найти и украсть клад команды соперников — оборотней, — который был спрятан в лесу. У нас, команды магов, был набор записок с подсказками. «Не гонись за облаками. То, что ищешь, — под ногами» — было в одной из первых. — Ты кто? — спросил меня один из мальчиков, когда я вступила в игру. — Маг или гном? — Вампир, — ответила я. — Вампир Гризельда присоединяется к «Ленивым магам»! — торжественно оповестил он всех. Подсказки показались мне легкими. Маг Лемур, тот, который представил меня, тоже читал записки, он был капитаном команды. Каждый раз, когда он зачитывал очередную подсказку, я автоматически двигалась туда, куда она указывала. «Где высокий дуб шумит, вправо там тропа лежит». Что-то вроде этого. Спустя несколько минут я почувствовала, как все наблюдают за мной. Клад оказался упаковкой из шести банок пива, спрятанной под кучей хвороста. Когда я подняла упаковку, остальные радостно завопили. — Вампир Гризельда захватила клад, — объявил Лемур. — Которым, надеюсь, она поделится с нами. Я протянула ему упаковку. — Я не пью пива, — сказала я. Маги забрали меня к себе домой. Я ехала с Лемуром (которого по-настоящему звали Пол) и его девушкой Беатрис (Джейн) в ее стареньком, побитом «вольво». Они были похожи, как брат и сестра: разноцветные ступенчатые стрижки, худощавые тела, даже потертые джинсы у них были одинаковые. Джейн училась в колледже. Пол бросил школу. Я сказала, что убежала из дома. Они предложили, что было бы круто, если бы я «завалила» к ним — в старый дом в центре Эшвилла, и я могу занять комнату Тома, который уехал со своей группой на гастроли. И я действительно к ним завалила, практически сразу рухнув на отведенную мне кровать. Я устала, но при этом была сильно возбуждена, все тело с головы до ног покалывало, и единственным моим желанием было полежать неподвижно и обдумать свое положение. Я вспомнила, как отец описывал свое изменение статуса, какой он был больной и слабый, и недоумевала, почему не чувствую слабости. Может, потому, что я родилась наполовину вампиром? Придется ли мне кусать еще людей? Обострятся ли мои чувства? У меня было миллион вопросов, а единственный человек, который мог на них ответить, был далеко-далеко. Дни потекли в каком-то странном тумане. Иногда я остро осознавала каждую деталь обстановки, каждую черту людей вокруг, а иногда могла сосредоточиться только на чем-то одном, к примеру, на пульсирующей крови под кожей. Я чувствовала, как она движется у меня по венам после каждого удара сердца. Я подолгу лежала неподвижно и прислушивалась к себе. Однажды я заметила, что талисман — мешочек с лавандой — больше не висит у меня на шее. Эта потеря не много значила для меня: просто еще одна знакомая вещь исчезла. Дом плохо отапливался и был скудно обставлен старой мебелью. Стены были заляпаны пятнами краски, особенно в гостиной, где кто-то начал рисовать огнедышащего дракона, но успел изобразить только кусок с драконьим хвостом и лапами. Место, где предполагалось красоваться остальному дракону, было покрыто телефонными номерами, написанными карандашом. Джейн с Полом приняли меня без вопросов. Я назвалась Энн. Они спали допоздна, до часу-двух пополудни, и бодрствовали часов до пяти утра, обычно куря марихуану. Иногда они красили волосы с помощью «Кул Эйд». Нынешний цвет Джейн, лаймово-зеленый, придавал ей сходство с лесной нимфой. Учебное заведение Джейн, по ее словам, «распустили на зимние каникулы», и она собиралась «оттянуться», пока не начались занятия. Пол явно всегда так жил. В какие-то дни я их вовсе не видела. Порой мы «тусовались», что означало еду или просмотр фильмов на DVD, или прогулки по Эшвиллу — красивому городку, окруженному горами. Второй вечер в доме мы провели, собравшись вокруг маленького телевизора с другими «Ленивыми магами». Фильм, который там шел, был настолько предсказуем, что я не обращала на него внимания. Когда он закончился, пошли новости — сигнал к возобновлению разговоров, — но Джейн ткнула Пола локтем и сказала: — Эй, глянь-ка. Диктор рассказывал, что у полиции нет никаких зацепок в деле Роберта Риди, тридцатипятилетнего мужчины, накануне обнаруженного мертвым в собственной машине. В репортаже показали полицейских, стоящих рядом с красным «корветом», а затем панораму окрестных лесов. — Это рядом с тем местом, где мы играли в воскресенье, — сказала Джейн. — Свалим все на оборотней, — отшутился Пол. Но Джейн не унималась: — Энни, ты ничего странного не заметила? — Только вас, — ответила я. Они рассмеялись. — Человек всего три дня на юге, а уже начинает тянуть слова, — сказал Пол. — Так держать, Энни. Значит, его звали Роберт Риди. И я его убила. Они пустили по кругу трубку, и, когда она дошла до меня, я решила затянуться и посмотреть, поднимет ли это мне настроение. Но марихуана не действовала на меня. Все пустились в длинные бессвязные разговоры. Один крутился вокруг неспособности Пола найти ключи от машины, затем все начали выдвигать версии, куда они могли завалиться, и все закончилось бесконечным бормотанием Джейн: «Они где-нибудь да есть». Я не болтала, а просидела остаток ночи, разглядывая узор на потертом ковре на полу, уверенная, что он должен содержать важное послание. В последующие вечера я всегда отказывалась от трубки. — Энни и курить не надо, она и так все время под кайфом по жизни, — заметил Пол. Когда я вспоминаю время, проведенное в Эшвилле, оно ассоциируется у меня с песней, которую Пол часто крутил на домашнем стереоцентре, — «Мертвые души» группы «Джой дивижн».[20] Спала я мало, ела и того меньше и целыми часами ничего не делала, только дышала. Часто, обычно около трех часов ночи, я задумывалась, не заболела ли я и даже — не умираю ли. У меня не было сил искать маму. Я подумывала вернуться домой и передохнуть… но что тогда подумал бы обо мне отец? Иногда я подходила к окну, чувствуя чье-то присутствие снаружи. Порой мне было слишком страшно, чтобы посмотреть. Что, если меня поджидает призрак Риди? Но когда я осмеливалась выглянуть, то не видела ничего. Каждое утро меня встречало неизменно зыбкое отражение лица в зеркале. Хотя я и выглядела более здоровой, чем на момент отъезда из Саратога-Спрингс. Так что большую часть времени я проводила либо в собственных грезах, либо тусовалась с Джейн. Представления Джейн об удачном дне сводились к следующему: допоздна спать, много есть, а потом фланировать по Эшвиллу, периодически болтая с Полом по мобильнику. (Пол работал на полставки в лавке, торговавшей сэндвичами, и каждый вечер приносил домой бесплатную еду.) Джейн оттачивала искусство «экономии» (прочесывая комиссионки в поисках сокровищ): она могла зайти в магазин и просканировать ряды вешалок так быстро и с такой точностью, что уже через несколько секунд говорила: «Бархатный пиджак, третий ряд в центре» или «Только лохмотья сегодня. Двигаем дальше». И мы двигали дальше в кофейни или в книжные лавки «Новой эры», где читали книги и журналы, ничего не покупая. Однажды Джейн стянула колоду карт Таро, и у меня внутри что-то шевельнулось. Совесть? Я обнаружила в себе желание сказать ей что-то, велеть ей отнести их назад. Но промолчала. Разве может убийца проповедовать нормы морали магазинному воришке? Два-три раза в неделю мы отправлялись в супермаркет, и Джейн закупала продукты. Когда я предлагала поучаствовать в оплате, она обычно говорила: «Брось. Все равно ты ешь как птичка». Обычно я действительно ела немного. Но изредка меня накрывало волной голода, и тогда я пожирала все, что могла найти. Растили меня вегетарианкой, но теперь я жаждала мяса — чем сырее и кровавее, тем лучше. Однажды ночью, сидя в одиночестве у себя в комнате, я съела фунт сырых котлет. После этого я ощутила прилив энергии, но спустя всего несколько часов он иссяк. Мне подумалось, что должен быть лучший способ справляться с такими вещами. Иногда мы собирались вместе с магами и оборотнями на игру. У каждого игрока имелась придуманная личность, куда интереснее настоящей. Зачем считать себя студентом-недоучкой, или механиком, или официантом в забегаловке, когда вместо этого можно быть волшебником, оборотнем или вампиром? Однажды вечером мы встретились с командой в клубе в центре городка. Место напоминало амбар, длинное здание с высокими потолками. Музыка в стиле техно отражалась от стен, мутные голубые огни освещали танцевальную площадку. Я прислонилась к стене и приготовилась наблюдать, а потом обнаружила, что танцую с мальчиком не выше меня ростом — миловидным подростком с красивой кожей и темными вьющимися волосами. Потанцевав немного, мы вышли на задворки проветриться. Он курил сигарету, а я смотрела на небо. Ни звезд, ни луны. На миг я утратила всякое представление о том, кто я и где я. Придя в себя, я вспомнила о том эпизоде «В дороге», когда Сол просыпается в незнакомом мотеле и не может вспомнить, кто он такой. Он говорил, что собственная жизнь показалась ему населенной призраками. — Ты кто? — спросил меня кудрявый мальчик, и я ответила: — Привидение. Он смутился. — Пол… в смысле, Лемур, сказал, что ты вампир. — И это тоже. — Прекрасно. Я донор. Я сложила руки, но глаза мои прикипели к его шее — его нежной, белокожей, тонкой шее. — Ты возьмешь меня? Мне хотелось поправить его в плане терминов. Хотелось поговорить с ним разумно, пожурить за игры с огнем. Но гораздо сильнее я хотела крови. — Ты уверен? — Однозначно. Наклоняясь к нему, я машинально открыла рот и услышала, как он сказал: — Ого! Да ты крута! В тот вечер я научилась сдержанности. Я выпила ровно столько, чтобы приглушить голод. Когда я оторвалась от него, он поднял на меня глаза с расширенными зрачками, в которых плескался экстаз. — Ты взаправду это сделала, — выдохнул он. Я отодвинулась, утирая губы рукавом жакета. — Никому не говори. — Я не смотрела на него. Мне было уже стыдно. — Не скажу. — Он провел ладонью по ранке на шее и поднес ее к глазам, разглядывая собственную кровь. — Ух ты. — Прижми ее чем-нибудь. — Я нашла у себя в кармане жакета салфетку и протянула ему. Он прижал салфетку к шее. — Это было восхитительно, — сказал он. — Я… люблю тебя. — Ты меня даже не знаешь. Он протянул свободную руку. — Я Джошуа. А теперь я вампир, как ты. «Нет, не вампир», — хотела я сказать, но не стала возражать ему. В конце концов, он просто играл. Я могла бы остаться в Эшвилле навсегда. У меня было жилье, друзья (в известной степени) и добровольный источник питания. Но постепенно я начала выныривать из тумана. Наш образ жизни все больше тяготил меня; каждый день более или менее повторял предыдущий. И каждую ночь вместо сна меня поджидал тот факт, что я убила человека. Я логически доказывала себе, что он это полностью заслужил. Уверенность, с которой он отыскал лесную дорогу, и то, как он смеялся над моим сопротивлением, убедили меня, что он и с другими женщинами проделывал то, что пытался сделать со мной. Но мой поступок в конце, чисто инстинктивный, нельзя было оправдать. Все, чему учил меня отец, восставало против того, что я сделала. Порой я сомневалась в ценности этого образования. Какой смысл разбираться в истории, литературе, естественных науках или философии? Все эти знания не удержали меня от убийства и никак теперь не помогали. Я выжила — только это и имело значение. В те месяцы, что я провела в тумане, сны мои были мрачны, часто жестоки, населены чудовищами, тенями и ломаными деревьями. Во сне бежала, преследуемая кем-то, кого никогда не видела. Часто я просыпалась с ощущением, что пыталась позвать на помощь, но слова не шли на язык. Иногда я гадала, нужен ли вообще голос для тех нечленораздельных звуков, что я издавала в своих снах. Я открывала глаза в той же неприбранной комнате, забитой вещами совершенно незнакомого мне человека. Никто никогда не заглядывал проверить, все ли со мной в порядке. В такие моменты я мечтала о матери, которой никогда не знала. Но как она отнесется к тому, что у нее дочь — вампир? Постепенно мои сновидения начали обретать стройность, словно мне снились главы романа с продолжением, ночь за ночью. Одни и те же персонажи: мужчина, женщина и некто, похожий на птицу, — двигались по темно-голубому ландшафту среди экзотических растений и изящных животных. Иногда они путешествовали вместе, но чаще странствовали порознь, и я, сновидец, была в курсе всех их мыслей и чувств. Каждый из них искал нечто неопределенное, каждому порой бывало одиноко или грустно, но все они были терпеливы, любознательны, даже жизнерадостны. Я любила их, даже не зная их как следует. Спать теперь было интереснее, чем бодрствовать, — веская причина для решения, что настало время покинуть Эшвилл. Другой веской причиной был Джошуа. Он называл меня своей девушкой, хотя мы никогда не целовались и даже не держались за руки. Я относилась к нему как к младшему брату, временами надоедливому, но все-таки члену «семьи». Он всегда был рядом и поговаривал о переезде в дом. Я сказала ему, что мне нужно личное пространство. Однажды вечером после ужина (порция буррито[21] для него и полпинты его крови для меня) мы в оцепенении сидели на полу у меня в комнате, прислонившись к стене. Много лет спустя я видела фильм о героиновых наркоманах, где персонажи живо напомнили мне нас с Джошуа в Эшвилле, в нашем «послеобеденном» состоянии. — Энни, — произнес он, — ты выйдешь за меня замуж? — Нет. Он выглядел таким юным, сидя у стены в своих потертых джинсах, прижимая бумажное полотенце к шее. Я всегда старалась кусать в одно и то же место, дабы свести к минимуму вероятность заражения. Тогда я еще не знала, что микробы на вампирах не живут. — Ты меня не любишь? Глаза его напомнили мне глаза другого верного пса — Уолли, собаки Кэтлин. — Нет. Я обращалась с ним ужасно, правда? Но что бы я ни делала и ни говорила, он оставался рядом и получал еще. — Но я-то тебя люблю. Вид у него был такой, будто он сейчас заплачет, и внезапно я подумала: «Довольно». — Иди домой. Я хочу побыть одна. Неохотно, но, как всегда, послушно он поднялся. — Ты по-прежнему моя девушка, Энни? — Я ничья, — ответила я. — Ступай. Наступила весна, и весь мир оделся зеленью. Молодая листва пропускала солнечные лучи, и ее кружевные узоры напоминали калейдоскоп, воздух казался мягким. Я поднесла вытянутые пальцы к глазам и смотрела, как сквозь них проходит солнечный свет, как пульсирует по ним кровь. Я сказала Джейн, что этот день как стихотворение. Она посмотрела на меня как на сумасшедшую. — Я специализируюсь на социологии, — сказала она. — Мои дни не похожи на стихи. О социологии я знала только то, что однажды сказал отец: «Социология — слабое оправдание науки». — Кстати, — сказала она, — утром Джошуа звонил. Дважды. — Он напрягает, — отозвалась я. — Этот парень меня нервирует, — заметила Джейн. — Ты его словно околдовала. Мы шли по центру, впервые в этом году в темных очках, направляясь к обувному магазину. У Джейн вроде бы всегда хватало наличных, но, скорее всего, она бы все равно стянула пару. На меня внезапно накатило удушливое чувство гнета — от нее, от Джошуа, даже от безобидных магов и оборотней. — Я подумываю двинуться дальше, — услышала я собственные слова. — Куда? И правда, куда? — В Саванну. У меня там родственница. Она кивнула. — Хочешь стартовать на этих выходных? Вот так легко и было принято решение. Я ни с кем не попрощалась, кроме Пола. — А Джошуа знает, что ты уезжаешь? — спросил он меня. — Нет, и пожалуйста, не говори ему. — Энни, это трусость, — сказал он. Но все равно обнял меня на прощание. Джейн вела быстро. Машина неслась по I-26, и я вздрогнула, когда мы проскочили съезд, где меня подобрал Роберт Риди. — Замерзла? — спросила Джейн. Я помотала головой. — А мы не свернем на девяносто пятое на Саванну? — Сначала заедем в Чарльстон, — сказала она. — Надо повидать родаков. — Родаков? — Родителей, — объяснила она и включила громко радио. Спустя час мы въехали в Чарльстон, и Джейн остановила машину возле кованых железных ворот. — Это я, — сказала она в домофон, и ворота распахнулись. Мы катили по извилистой подъездной аллее, обсаженной высокими деревьями, усыпанными громадными желтовато-белыми соцветиями. Как я потом узнала, они называются «южная магнолия». Машина затормозила перед белым кирпичным домом. Полагаю, мне следовало удивиться, что Джейн богата, но я почему-то не удивилась. В итоге мы остались там ночевать. Родители Джейн были светловолосые люди средних лет с напряженными лицами, которые говорили только о деньгах. Даже когда они говорили о членах семьи — о брате Джейн, кузене, дяде, — они говорили о том, сколько у кого из них денег и на что они их тратят. Нас кормили креветками с овсянкой и громадными крабами, чьи панцири они разбивали серебряными молоточками, чтобы высосать мясо. Они задавали Джейн вопросы об учебе, на которые она расплывчато отвечала: «не особенно», или «типа того», или «примерно». Несколько раз в течение обеда она демонстративно проверяла сообщения на своем мобильнике. Джейн обращалась с ними еще хуже, чем я с Джошуа. Но на следующее утро я поняла, почему она ворует в магазинах: таким способом она выражала еще большее презрение к родителям и их меркантильности. Тем не менее, когда ее отец перед нашим отъездом протянул ей пачку банкнот, она взяла их и засунула в карман джинсов. — Ну, с этим покончено. — Она сплюнула в окно, и мы поехали. Из Чарльстона Джейн выехала на Саванна-хайвэй, шоссе номер 17, и, когда город остался позади, я впервые увидела «Нидерланды». По обе стороны от дороги волновалась под ветром бурая болотная трава. Среди травяных полей серебряными венами сверкали ручьи. Я опустила стекло и вдохнула воздух, который пах влажными цветами. От этого запаха у меня слегка закружилась голова. Я открыла рюкзак и глотнула тоник. — Кстати, что это за пойло? — поинтересовалась Джейн. — Мое лекарство от анемии. В те дни я лгала не задумываясь. Бутылка уже на три четверти опустела. Я не знала, что буду делать, когда она кончится. Джейн достала мобильник и позвонила Полу. Я «отключилась» от нее. Мы проехали указатель «Пчелиная пристань» и сувенирную лавку под названием «Голубая цапля» — эти названия напомнили мне о маме. Я не особенно думала о ней в Эшвилле, но этот пейзаж оживил мечты о ней, заставил меня вообразить ее девочкой, растущей среди заболоченных лугов и горьковато-сладких запахов. Ехала ли она по этой дороге, когда убегала от нас. Видела ли она те же знаки, что и я? Чувствовала ли себя счастливой, возвращаясь домой? К обеду мы пересекли сапфирово-синюю Саванна-ривер и въехали в центр города. Джейн отключила телефон. — Ты голодная? Ей явно хотелось поскорее отправиться обратно в Эшвилл, к Полу. — Нет. — Разумеется, я хотела есть, но не фаст-фуд и даже не креветок с овсянкой. — Высади меня где-нибудь. Она затормозила у перекрестка. Я поблагодарила ее, она отмахнулась. — «Ленивые маги» будут скучать по тебе, — сказала она. — И Джошуа, не дай бог, еще руки на себя наложит. — Надеюсь, что нет. Я знала, что она шутит. Я также знала, что Джошуа может прийти в голову нечто подобное. Но я не думала, что он способен выполнить задуманное. Мы обе произнесли неубедительное «увидимся». Я смотрела, как удаляется серый седан, как-то слишком уж быстро, и пожелала ей удачи. Мы не были настоящими подругами, но она дарила меня той дружбой, на которую была способна. За это я была ей благодарна. |
||
|