"Диакон Михаил Першин. Тыква пророка " - читать интересную книгу автора

его - смех над Богом. Ганс Христиан Андерсен так описывает в "Снежной
королеве" это инфернальное измерение смеха:
"Жил-был тролль, злой-презлой - сущий дьявол! Как-то раз он был в
особенно хорошем настроении, потому что смастерил зеркало, отражаясь в
котором все доброе и прекрасное почти исчезало, а все плохое и безобразное,
напротив, бросалось в глаза и казалось еще отвратительней. Красивейшие виды,
отразившись в нем, казались вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами;
или же чудилось, будто люди эти стоят вверх ногами, а живота у них вовсе
нет! Лица в этом зеркале искажались до того, что их нельзя было узнать, а
если у кого на лице была веснушка, она расплывалась во весь нос или щеку.
Тролля все это очень потешало. Когда человеку приходила в голову добрая,
хорошая мысль, зеркало тотчас строило рожу, а тролль не мог удержаться от
хохота, так он радовался своей забавной выдумке. Ученики тролля, - а у него
была своя школа, - рассказывали о зеркале как о каком-то чуде. "Только
теперь, - говорили они, - можно видеть людей, да и весь мир такими, какие
они есть на самом деле!"
И вот они принялись носиться по свету с этим зеркалом; и скоро не
осталось ни страны, ни человека, которых оно не отразило бы в искаженном
виде. Напоследок ученикам тролля захотелось добраться и до Неба, чтобы
посмеяться над ангелами и Господом Богом. И чем выше они поднимались, тем
больше кривлялось и корчилось зеркало, строя рожи, - трудно было в руках его
удерживать. Все выше и выше, все ближе к Богу и ангелам летели ученики
тролля, но вдруг зеркало так перекосилось и задрожало, что вырвалось у них
из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Некоторые осколки,
крошечные, как песчинки, разлетаясь по белу свету, попадали, случалось, в
глаза людям, да так там и оставались. И вот человек с осколком в глазу
начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь ее дурные
стороны, потому что в любом осколке сохранились все свойства целого зеркала.
Другим людям осколки проникали прямо в сердце, - и это было хуже всего:
сердце тогда превращалось в кусок льда. А злой тролль этому радовался и
хохотал до рези в животе, словно от щекотки. И много осколков зеркала все
еще летало по свету".
Вероятно, эти осколки оледенили и сердца тех, кто глумился на Голгофе
над пригвожденным Христом. И как показывает в "Мастере и Маргарите" Михаил
Булгаков, этот смех над Праведником продолжается и в наши дни. В
булгаковском романе своеобразной музыкальной приметой "мертвых душ" служит
фокстрот "Аллилуйя". Весьма популярный в 1930-е годы, он был создан
американцем Винсентом Юмансом как кощунственная пародия на богослужение. Он
пронизывает все пространство романа. Он звучит в ресторане, где собирается
писательский бомонд, под его музыку бесовская сила является в кабинете
профессора - специалиста по раковым болезням, его наяривает оркестр на балу
у сатаны. И оказывается, что вся эта театральная, писательская и
журналистская толпа новых "партейных" русских, променявших свой талант на
возможность быть при власти и пьянствующих ныне в ресторане "У Грибоеда",
едина с толпой у "Лысой горы", с толпой, орущей: "распни Его".
Отсюда понятен аскетический запрет на хохот, в котором утрачивается
память о Боге. Иногда стремление избежать даже повода к соблазну приводит к
полному личному отказу от смеха. В монашеском сборнике рубежа VI-VII веков
"Луг духовный" зафиксировано предание о святом Иоанне Златоусте: "после
крещения он никогда не произносил клятвы и не побуждал никого к клятве,