"Лео Перуц. Снег святого Петра" - читать интересную книгу автора

света, и только теперь, в это самое мгновение, я увидел его лицо.
Мое первое ощущение напоминало шок. Если бы кто-нибудь, например
русский, в тот момент обратился ко мне с вопросом, я был бы не в состоянии
произнести ни слова.
Я ощутил неприятное давление в области сердца. Термометр вывалился у
меня из рук, колени задрожали, и я инстинктивно ухватился за спинку стула,
ища опоры.
Когда после нескольких секунд потрясения и сумятицы ко мне вновь
вернулась способность спокойно мыслить, я подумал: "То, что я вижу, не
может быть реальностью. Это обман чувств. Мои нервы слишком возбуждены,
моя память сыграла со мною дурную шутку. На лицо этого мальчика просто
наложился другой образ, преследовавший меня весь сегодняшний день. Это
навязчивое представление, некое подобие галлюцинации, которое сейчас
пройдет".
Мальчик нагнулся, поднял термометр и подал его мне. И когда я во второй
раз увидел его лицо - а теперь я видел его в другом освещении и анфас, -
мне стало ясно, что об обмане чувств не могло быть и речи. Каким-то
непонятным образом черты этого мальчика абсолютно совпадали с чертами
лица, изображенного на том мраморном барельефе, который я видел несколько
часов тому назад в витрине антикварного магазина в Оснабрюке...
Меня поразило не столько удивительное внешнее сходство, сколько
абсолютная тождественность выражения двух этих лиц. Я видел то же
невероятное сочетание безудержной, разнузданной склонности к насилию с
величественным очарованием, которое поразило меня в мраморном барельефе.
Нос и подбородок, правда, немного отличались, не были так ярко выражены,
да и форма их была чуть мягче. Человек с таким лицом, на мой взгляд, был
способен одновременно к проявлению как самых диких, так и самых нежных
чувств. Новыми в этом лице являлись для меня производившие удивительное
впечатление глаза: они были большие, синие, с серебристым отливом, и более
всего на свете напоминали ирисы.
Если от мраморного образа в витрине магазина я сумел оторваться лишь с
помощью сильного напряжения воли, то на этот раз я даже и не пытался
бороться - я стоял как зачарованный, уставившись в это магическое лицо, в
эти необыкновенные глаза. Вероятно, мое поведение могло показаться
смешным, но ни мальчик, ни управляющий имением, похоже, не замечали
разыгравшейся во мне бури чувств. Русский подавил зевоту и спросил:
- Вы готовы, доктор? Мы можем идти? Не дожидаясь моего ответа, он
обернулся в сторону мальчика и сказал:
- Перед домом стоят сани. Большие сани. Места на них хватит на троих.
Вы можете ехать с нами, Федерико.
- Благодарю вас, - ответил мальчик. - Я предпочитаю пройтись пешком. Я
знаю более короткий путь.
- Вы слишком хорошо знаете этот путь, слишком хорошо, - поддразнил
русский. - По крайней мере, уж точно не заблудитесь.
Мальчик ничего не сказал в ответ. Держа под мышкой футляр со скрипкой,
он подошел к постели и еще раз скользнул взором по спящему ребенку. Затем
он взял свое пальто и шапку и, слегка кивнув головой на прощанье, прошел
мимо меня к двери.