"Лео Перуц. Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра" - читать интересную книгу автора

я честно добывал свой кусок хлеба.
Он вздохнул и поглядел на небо через зарешеченное окно.
- Три звезды вижу я, - сказал он. - Суббота уже кончилась. Дома у меня,
в соседней комнате, сейчас сидят Симон Брандейс, подмастерье пивовара, и его
жена Гиттель. Он уже прочитал молитву преломления хлеба и теперь поет
благословение на грядущую неделю, желая себе и жене своей "столько радости и
здоровья, сколько пожелают уста твои во всякое время и час". И, как во
всякую субботу, Гиттель подхватывает, говоря: "Аминь! Аминь! Воистину должно
быть так, да приидет Мессия в текущем году!" И потом они будут ждать, пока
огонь не разгорится под плитой и не согреется вечерний суп, ждать и говорить
обо мне, называя меня "бедняга Берл Ландфарер" или, может быть, "добрый Берл
Ландфарер", ведь вчера я дал им масла для субботней лампы и вина на киддуш,
и все даром, потому что у Гиттель опять не было денег, чтобы купить
необходимое. И если сегодня я на устах соседей еще "бедный Берл" или "добрый
Берл Ландфарер", то завтра уже буду "блаженной памяти Берл Ландфарер" или
"Берл Ландфарер, земля ему пухом". Еще сегодня вечером я - Берл Ландфарер,
который живет в доме "У петуха", что на Малой набережной, а завтра утром уже
стану Берлом, пребывающим в царстве истины. Еще вчера я не ведал, как хорошо
мне жилось на свете: я ел что хотел, читал книги, а вечером ложился в
постель. Сегодня же на мне рука врага. Кому пожаловаться мне? Разве что
камням в земле... Что же мне делать? Я должен перенести то, что решил надо
мною Он. Хвала Тебе, вечный и праведный судия! Ты еси Бог верных, и деяния
Твои без порока!
И поскольку уже стемнело, он обратил свое лицо на восток и прочитал
вечернюю молитву. Потом он присел на корточки в углу камеры, так, чтобы не
выпускать из вида собаку, которая вновь принялась ворчать.
- Так холодно, словно небо и земля замерзли подобно реке! - горевал
он. - Собаке тоже не по себе, вон как она урчит и скалит зубы. Если бы
только она знала, что ей предстоит! Но ведь зверь он и есть зверь. Что он
может потерять, что у него можно отнять? Только чувственную жизнь! Человек
же теряет руах, свое духовное существо, а мы, евреи, теряем больше всех, ибо
что знают остальные люди о той сладкой радости, которой исполняемся мы,
погружаясь в такие святые откровения, как "Книга жатвы", "Книга четырех
поколений" или "Книга света"?
Он закрыл глаза и унесся в мыслях своих к высотам тайного учения, о
котором сказано, что оно по десяти ступеням возводит поучающегося к ангелам
Божиим. Он сделал это, ибо написано: "Занимайся тайнами мудрости и знания -
и ты победишь в себе страх перед часом смерти!" А страх в его сердце был
велик, и он едва мог переносить его.
Он измерял в своей душе мир могущества Божьего, именуемый посвященными
Апирион, то есть "брачное блаженство". В нем пребывают "вечно светящие",
называемые также "опорами и столпами" этого мира. Он устремлялся к движущим
силам, которые сокрыты в четырехбуквенном имени Бога[10], и к таинствам, что
подвластны ему, именуемому "сокровеннейшим среди сокровенных" и "тем, что не
может быть постигнуто человеком". Он вспомнил буквы алфавита с их понятными
лишь посвященным мистическими значениями. Но когда он дошел до рассмотрения
буквы "каф", которая в завершающей слово позиции означает улыбку Бога, дверь
вдруг отворилась, и тюремщик втолкнул внутрь вторую собаку.
То был белый пудель с пышной шерстью и черным пятном от правого
подглазья до левого уха. Берл Ландфарер сразу же узнал его, так как этот