"Аркадий Алексеевич Первенцев. Володька - партизанский сын" - читать интересную книгу автора

нападет на меня какая-то трясучка!
Пришлось задержаться, хотя Крутогорская была перед ними. Сделали
привал. Выжали вдвоем скудное одеяние нищего. Растянули на кустах для
просушки. Голый Пелипенко отмахивался жухлым листом лопуха от осенних
назойливых мух.
Лес обширной долины Кубани прорезывался протоками. Кое-где зеленели
луговины, покрытые сочной высокой травой. На крутое правобережье нависали
сараи и заборы приречных дворов. Напротив ворчливой водяной мельницы, на
обрыве, отчетливо выделялись кирпичные высокие стены какой-то заводской
постройки. От завода круто вниз вела деревянная лестница. По лестнице
спускался казачий оркестр. Под солнцем золотели трубы, вспыхивая и потухая.
Трубы просигналили последний раз на свайном пешеходном мосту и скрылись в
лесу. В лесу, очевидно, предполагалось гулянье.
- В хорошей станице люди живут, - сказал Володька, проводив глазами
трубачей.
- Что это за станица! - презрительно скривился Пелипенко. - Речки
непутевые, так и валят с ног. Пока до станицы доберешься, как коршун летаешь
с горы на гору. Нет лучше нашей Кирпильской станицы. Весь юрт как на ладони,
а посередине речка течет, спокойная, важная, как попадья. В камыше у нас
всякой твари по паре: утка, лыска, нырок, чирок. В Кирпилях сазаны - как
сосунки. А раки? Раки - как черепахи, - одной клешни хватит закусить
полбутылку. Эх, Володька, хорошая станица Кирпильская! Как повырываем
волосья кадету, приезжай ко мне в гости. Женим тебя в Кирпильской. Справные
девчата у нас в станице, вот такие, как я...
Пелипенко расправил широкие плечи и хвастливо подкрутил реденькие усы.
Володька потянул его за руку:
- Глянь, дядя Охрим! Пелипенко прищурился.
В воду влезло стадо буйволов. Они забрались в протоку, легли и подняли
вверх безразличные квадратные морды. Пастух, не снимая штанов, перешел
протоку и, волоча змеевидный конопляный кнут, приблизился к путникам.
Поздоровался, сел и попросил закурить. Пастух был молодой невеселый парень,
худой и длинноногий, Он курил сыроватую махорку Пелипенко и поминутно
кашлял. Наблюдая торопливые воды, он безучастно бросал в протоку камешки.
- Уважает буйла мокрое, - тихо произнес он. - Заберется в воду - и не
поднимешь: как каменная. Надоело у них в подчинении быть. Вроде и хозяин
скотине и не хозяин. Жди, пока она сама встанет.
- Хозяин?! - удивился Володька, разглядывая войлочную осетинскую шляпу
пастуха и драный бешмет. - Неужто все твои буйволы?
- Какой там мои! - покашливая, пастух отмахнулся. - Чужая скотина. У
черкесского князя в работниках состою. Все воюют, а я один с буйлами тоже,
поди, воюю...
- Бросил бы их, - посоветовал Володька. Пастух глянул на него. Володька
разглядел
серые печальные глаза парня. Под глазами были темные круги и, несмотря
на очевидную молодость, мелкие старческие морщины.
- Бросил бы, да не могу. Кому я нужен? Хворый я. Я сам с Суворовской
станицы. Шкодливый был мальчишкой. Раз крал горох у хуторянина, Луки
Горбачева, а он застал, ну, я с того дня и высыхать начал.
Пелипенко толкнул Володьку в бок, шепнул:
- Про брата нашего Тараса Горбачева, старшины третьей сотни. - И громко