"Антон Первушин. Геройский "Запорожец"" - читать интересную книгу автора

Администрация исправительно-трудового учреждения с ног сбилась, отыскивая
ему замену. Подняли личные дела, и оказалось, что среди белорусских
крестьян и "социально-близких" уркаганов с образованием в три класса
затесался сын ленинградского профессора, бывший студент первого курса
Политехнического института и бывший лётчик, отвоевавший пять лет. Кончилось
тем, что моего деда вызвал на собеседование кум - так в системе ИТУ
называют представителей администрации.

- В технике чего-нибудь понимаешь? - спросил кум.

- Понимаю, - отвечал мой дед.

- Понимает он! - фыркнул кум. - Ты толком говори, насос починить сумеешь?

- Сумею.

- По-немецки кумекаешь?

- Кумекаю.

- Будешь с "фрицами" работать.

Так, мой дед попал в бригаду военнопленных. Феликса Штайнера он не узнал.
Тот сильно изменился за эти годы. Похудел, оброс, загорел до черноты, носил
обычную рабочую фуфайку и стоптанные кирзовые сапоги. Зато бывший хауптман
сам узнал бывшего противника. Как-то раз, когда мой дед возился в
мастерской, перебирая очередной насос, Штайнер подошёл к нему и сказал:

- Neun funf.

Сначала мой дед хотел дать ему в зубы. В конце концов этот фашист
недорезанный, недоповешенный и недорасстрелянный поломал ему всю жизнь. Hо
потом рассудительный цинизм, присущий, кажется, всем отпрыскам
профессорских семей, взял своё; дед вспомнил, что в этот лагерь он попал не
потому, что кто-то когда-то подарил ему пистолет Вальтера, а потому, что
так устроено общество, в котором он жил и живёт. Поэтому бить Штайнера он
не стал, а просто послал далеко и надолго, перемежая в своём послании
русские и немецкие ругательства. Штайнер улыбнулся и удалился.

Через неделю мой дед, который успел успокоиться и теперь изнывал от
любопытства, задавшись вопросом, каким образом шесть лет назад хауптман
сумел предсказать их будущую встречу и что означают эти цифры: "девять-два"
и "девять-пять"? Мой дед задал свои вопросы во время обеда, когда бригада,
собравшись в тени только что возведённой времянки, хлебала под присмотром
охранников пустую лагерную баланду. Разговор он повёл на немецком:

- Тогда, в сорок первом, вы говорили, герр хауптман, что мы встретимся
после войны. Это была просто вежливость? Или вы имели в виду что-то другое?

Штайнер ответил не сразу, он дохлебал баланду, ложку облизывать не стал,