"Франческо Петрарка. Лирика " - читать интересную книгу автора

взгляд.
В самом деле, отказавшись от стиховой разбивки и печатая этот текст в
подбор, можно получить отрывок ритмически упорядоченной прозы. И это еще
пользуясь переводом Вяч. Иванова, лексически и синтаксически несколько
завышенного.
Странно, что такой проницательный критик и знаток итальянской
литературы, как Де Санктис, не увидел этой тенденции в Петрарке. Де
Санктису казалось, что Петрарке свойственно обожествление слова не по
смыслу, а по звучанию. А вот Д'Аннунцио, сам тяготевший к словесному
эквйлибризму, заметил эту тенденцию.
Единицей петрарковской поэзии является не слово, но стих или, вернее,
ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельное слово растворяется,
делается незаметным. Единице же этой Петрарка уделял преимущественное
внимание, тщательно ее обра-, батывал, оркестровал.
Чаще всего у Петрарки ритмико-синтаксическая единица заключает в себе
какое-нибудь законченное суждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел
великий Г. Р. Державин, который в своих переводах из Петрарки жертвовал
даже сонетной формой ради сохранения содержательной стороны его поэзии.
Показательно и то, что Петрарка относится к ничтожному числу тех
итальянских поэтов, чьи отдельные стихи вошли в пословицу.
Как общая закономерность слово у Петрарки не является поэтическим
узлом. В работах о Петрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его
стихотворениях некоторая "прециоз-ность" носит характер скорее
концептуальный, чем вербальный. Хотя, конечно, есть примеры и обратные.
Примером может служить V сонет; он построен на обыгрывании имени
Ла-у-ре-та:
Когда, возжаждав отличиться много, Я ваше имя робко назову - ХваЛА
божественная наяву Возносится от первого же слога.
Но некий гвлос Умеряет строго Мою РЕшимость, как по волшебству:
Вассалом сТАть земному божеству - Не для тебя подобная дорога.
Можно было бы сослаться и на сонет CXLVIII, первая строфа которого
целиком состоит из звучных географических названий.
Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, "второй" Петрарка,
особенно бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта
ложная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркистов,
воспринявших лишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих
переводческих работах. В частности, и у нас в России. Словесная вычурность,
нарочитая синтаксическая усложненность, за редкими исключениями, почти
общая болезнь.
К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. С легкой
руки романтиков, отметивших тягу "второго" Петрарки как несомненный, с их
точки зрения, порок, этот "второй" Петрарка надолго если не заслонил, то
значительно исказил "первого" и "главного" Петрарку, который и позволил ему
стать одним из величайших поэтов мира.
В приложении к "Книге песен" даются два письма Петрарки, носящих
автобиографический характер. Они не только интересны сами по себе. Они, как
думается, помогут читателю глубже разобраться и оценить "Канцоньере". В
каком-то смысле они являются бесценным к нему комментарием.
Сам "Канцоньере" печатается в несколько необычном виде. Обычно
стихотворения, его составляющие, печатаются вперемешку, со сплошной