"Владимир Алексеевич Петров. У подножья Аю-Дага " - читать интересную книгу автора

- Сегодня.
- Ну, давай!
Через полтора часа Семенов был уже у подножия Аю-Дага. Зашел в номер,
где жили Виктор Васильевич и я. Естественно, нас уже там не было, мы
разъехались по домам. Побродил по санаторию, побывал в розовой беседке.
Долго вглядывался в седловину Аю-Дага, где жестокое несчастье постигло Нину.
Его охватила невольная тоска. Нет-нет, они - обязательно будут вместе,
обязательно будут счастливы. С этой твердой убежденностью Анатолий
направился на автобусную остановку...
Ткаченко еще раз встретился с Красавцевой. Поинтересовался ее
самочувствием и, узнав, что самое тяжкое позади, что она собирается уезжать
с Семеновым к месту его службы, без предисловий спросил:
- Нина, не можете ли вы еще что-нибудь добавить к сказанному раньше?
Прежде всего о Шабашникове. Мне в прошлый раз показалось, что вы не все, что
знаете, сказали.
- Да, конечно. Но я не знаю, что добавлять.
- Я вам помогу. Итак, вы как будто запомнили глаза Шабашникова. А
скажите, почему, он, на ваш взгляд, хотел с вами расправиться? Только ли
из-за ревности? Или еще из-за чего?
- Знаете, очевидно, хотел отомстить за то, что я не захотела с ним
встречаться. А впрочем... - Ну-ну, что еще?
- Как-то я узнала, что он торгует медпрепаратами, о чем сказала ему.
Ведь я работала медсестрой в воинской части, и он меня в этом вопросе не
стеснялся. Иногда даже некоторый дефицит давал на хранение на сутки-двое.
Потом забирал.
- И как он прореагировал на ваше замечание?
- Сначала махнул рукой, сказал, что все так делают, иначе не проживешь.
Вон, мол, моряк Ищенко с сухогруза... Так он врач, не то, что "я в этой
дохлой аптеке..." Что он имел в виду, не знаю, но спрашивать не стала.
Только подумала: "Опасный он человек. Такой мне в мужья не нужен". Со
временем сказала ему и об этом. Тут он взбеленился. Путать стал, угрожать,
шантажировать.
Однажды пришел к нам после работы. Я была одна, мама еще не вернулась с
дежурства. Вижу, был сильно пьяный и злой. Развалился на стуле и мне пальцем
грозит: "Одумайся, Нинка, иначе..." И так посмотрел, что у меня по коже
пошли мурашки. Я потом этот взгляд увидела на Аю-Даге. Теперь-то я точно
утверждаю это. И продолжил: "Я обиды не прощаю. Такую закваску мне дали в
юности Багор и Лысый в Ялте. И возражений не потерплю. Если надо, рука не
дрогнет... Один вот тоже упирался. Не хотел по-хорошему отдать свой паспорт.
Ну и... Бог охотно принял православную душу..."
Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, сдавленным голосом
спросила: "Так ты что, человека убил?" Он отмахнулся, свесил голову набок и
захрапел. Как каменная, стояла я возле стола и смотрела на спящего
Шабашникова. "Почему он такой злой? - думала. - Что у него было в детстве?
Кто эти люди - Багор и Лысый? О них он мне никогда раньше не говорил..."
Спал он недолго. Вздрогнув, открыл налитые кровью глаза. Встал,
потянулся, повернулся ко мне, сказал: "Я тут тебе лишнего наговорил, так ты
все забудь. Слышь!.." Вот и весь мой рассказ. Боюсь я его, очень боюсь.
Страшный он человек. Ткаченко, внимательно выслушав, спросил:
- А с кем он поддерживал отношения?