"Евгений Петров. Фронтовые корреспонденции " - читать интересную книгу автора

изрыто немецкими окопами и воронками снарядов. Оттуда несется сильнейший
трупный запах. Валяются простреленные немецкие каски, вдавленная в рыжую
землю проволока, трупы лошадей. Люди уже похоронены.
Мы едем дальше. Коричневые поля поспевающего льна (Смоленская область
богата льном) сменяются лесами. В природе чувствуется наступление осени.
Леса начинают ронять желтый лист. Но хвои здесь больше. Ели густо стоят
вдоль дороги. Оттуда несет холодком и прелью. Людей и машин почти не видно -
местность, по которой мы едем, простреливается немцами. Мы не видим людей и
машин даже тогда, когда находимся совсем рядом с ними. И только подойдя
почти вплотную к автомобилю или орудию, которые очень ловко замаскированы
ветвями, начинаешь понимать, что собой представляет современный фронт.
Очень часто нас задерживают регуляторы движения. У них на руках
повязки. Орудуют они красным и желтым флагами. Проверив документы, они
вежливо берут под козырек и объясняют дальнейший путь.
Все чаще попадаются немецкие могилы - холмики земли, деревянный крест,
на котором висит каска, и табличка с множеством фамилий, торопливо
написанных химическим карандашом И я вспоминаю слова пленного немецкого
солдата, с которым разговаривал вчера о книге Гитлера "Моя борьба".
- Я всегда думал, - сказал солдат, - что когда меня убьют, о моей
борьбе никто не напишет. - И он добавил с бессмысленно радостной улыбкой
человека, спасшегося от смерти, стереотипную фразу, которую повторяют почти
все немецкие пленные: - Теперь для меня война кончилась.
Для этих, которые лежали в чужой земле, под чужим солнцем, рядом с
чужими елями, война кончилась иначе.

1941


В ЛЕСУ

Этот лес обжит, как дом. Люди ходят друг к другу в гости, как в
соседний подъезд. Низко согнувшись, они входят в палатку, прикрытию сверху
еловыми ветвями, и, блеснув на секунду электрическим фонариком, садятся и
закуривают. В лесу сыро. Накрапывает дождик. Здесь, недалеко от Смоленска,
осень уже пришла. Слышится непрерывный шум, похожий на шум прибоя. Это шумят
на ветру высокие вершины елей. С правильными промежутками в несколько минут
раздается нарастающий визг, и тотчас же за ним громкий тупой звук разрыва.
Это стреляет немецкая тяжелая артиллерия. С идиотической методичностью она
бьет по пустому месту. На тошнотворный грохот разрывов никто не обращает
внимания.
- Он будет бить до двух часов ночи, - говорит молоденький лейтенант,
деловито поглядев на часы. - Снаряды падают отсюда метров за четыреста.
Странные люди - немецкие артиллеристы! Уже несколько дней, как они
вообразили себе какую-то цель, вероятно, несуществующую батарею, и теперь
садят каждую ночь прямо в болото. Мы им не препятствуем. Пусть садят.
Ночью в лесу до такой степени темно, что мне кажется чудом, как это
люди разыскивают нужные им палатки и блиндажи. Потом я замечаю под ногами
множество маленьких и больших, светящихся холодным голубоватым светом
крупинок. Как будто кто-то прошел впереди с мешком, из которого понемногу
сыпался на землю этот волшебный, непотухающий огонь. И я не сразу могу