"Горан Петрович. Книга с местом для свиданий" - читать интересную книгу автора

жизни, девушка по фрагментам составляла для себя общую картину жизни старой
дамы.
Ее покойный отец, Таврило Димитриевич, владел на бывшей Королевской, а
потом Студенческой площади книжным магазином "Пеликан", третьим в городе по
размерам после тех двух, что принадлежали Геце Кону и Светиславу Б.
Цвияновичу. Из-за тайной любви к одному молодому литератору, не в силах
делить это чувство с каким-либо другим занятием, она оставила музыкальную
школу Станковича, куда только что поступила в класс оперного пения госпожи
Ростовцевой, полностью отдавшись охватившей ее страсти и работе в магазине
отца, которая давала ей возможность видеть частенько заходившего туда
молодого человека.
- Несмотря на то что молодой литератор ничего не замечал и что всего
через несколько недель после выхода своей первой книги он погиб при
невыясненных обстоятельствах, однажды вечером, лежа в постели, я поклялась
себе любить его до конца моих дней, и эти сказанные тогда слова до сих пор
хранятся у меня в подушке... - покраснела она.
Не успели еще упасть все немецкие бомбы при апрельской бомбардировке
Белграда, а Таврило Димитриевич уже пришел на помощь тем, кто занимался
розыском и спасением обгоревших страниц древних церковных книг из собрания
сильно пострадавшей Национальной библиотеки. Он производил впечатление
человека, который сам обгорел в те дни на улице Косанчичев венац.
- Он возвращался домой как полусумасшедший, с карманами, набитыми
пеплом сгоревших книг, который он стряхивал с веток окружавших пожарище
деревьев, и по ночам пытался спасти из этой пушистой массы хотя бы одно
целое слово. Некоторые слова ему удавалось восстановить, и он посылал их в
конвертах из навощенной бумаги профессору Веселину Чайкановичу, а позже,
тайно, в монастырь Любостиня, где немецкие власти держали интернированного
епископа Николая Велемировича... - вырисовывалось из туманного прошлого.
После войны эта переписка послужила юридическим поводом для
экспроприации его имущества. "Именем народа" в чрезвычайном порядке были
конфискованы книжный магазин и часть квартиры на улице Пальмотича вместе с
выходом на балкон, как раз тогда-то по ошибке и оказалась замурованной
кладовка, а во время другого, менее официального вторжения, которое скорее
следовало бы назвать просто обыском, была конфискована большая часть
отцовских записей, причем молчаливые люди приходили и позже, унося с собой
некоторые книги и оставляя взамен короткие расписки.
- Это были книги и записи, о которых я расскажу вам отдельно, сейчас у
нас нет времени, день Святого Иоанна уже на носу, а мы даже не решили, какие
делать пирожные! - воскликнула старая дама, а Елена вспомнила пустые места
на полках, которые напоминали ей следы вырубленных веток в кроне библиотеки.
Хорошо, бог с ним, с этим отнятым у них имуществом, но мать так никогда
и не смогла привыкнуть к тому, что они навсегда лишились покоя. Она
вздрагивала при каждом звонке или звуке закрывающейся двери лифта. Не по
себе было ей и тогда, когда на лестнице воцарялась полная тишина, ей
казалось, что кто-то подкрадывается к дверям. Никто не мог больше уговорить
ее петь, и весной 1956 года она умерла от створожившейся в груди меланхолии.
- Доктор Арсенов, вы с ним познакомитесь на праздник, до последнего ее
вздоха надеялся, пытался убедить ее: "Давайте-ка, я знаю, что вам теперь не
до этого, но все же давайте, напрягитесь, попробуйте запеть "Где ты, душа"
Зайаца, заставьте себя выдохнуть!" Она его не слушала, отворачивала лицо и