"Анатолий Васильевич Петухов. Дай лапу, друг медведь! (Повесть) " - читать интересную книгу автора

вложил - ползет!.. От такого переживания трясти меня начало, колотун
бьет - зубы стучат! Чего делать-то?! С лабаза слезть да ближе подойти -
не увижу: овес-то высокий! А выскочит в теми раненный - задерет. Пождал,
пождал - затих мишка. Новую цигарку скрутил, покурил, успокоился
маленько, собрался на землю спускаться. Только зашабаркался на лабазе,
медведь опять шевельнулся. Тут уж мне вовсе не по себе стало: чует меня
зверь! Не стерпел, выстрелил. Остался в ружье последний патрон. Сроду
такого чуда не бывало! Медведь в овсе лежит, я на лабазе сижу. Прошло с
полчаса, кашлянул для проверки - зверь и дернулся! Живой, хоть плачь!
Всё, думаю, шабаш, отохотился. Себя последними словами ругаю - столько
мученья зверю причинил! Ему ведь тоже больно, медведю-то...
- Конечно, больно! - кивнул Валерка.
- Решил я до утра досидеть, - продолжал дед Макар. - Последнюю пулю
берегу. Развидняется, думаю, чтобы хоть мушку видать было, тогда уж
промаху не дам!.. Перед самым утром медведь опять зашевелился, к лесу
пополз. Да быстро так, вот-вот в кусты утянется, видать, отлежался! Эх,
думаю, была не была! И выстрелил последний патрон. Развеяло дым - на поле
пусто.
- Уполз?! - изумился Андрюшка.
- Уполз. - Старик вздохнул. - Слез я с лабаза да бегом в деревню.
Натолкал в карман патронов, собаку взял - и обратно. Прибегаю на поле,
собаку науськиваю, а она уж старая была, не берет след, и всё тут! Ах ты,
говорю, тварь безносая, чего же ты?! И сам след ищу. Овес крепко умят,
однако кровь-то должна быть - чуть не всю ночь зверь на месте лежал.
Только ни в поле, ни в кустах ни кровинки. Собаку изругал, все кусты
облазил, голодный и не спавший до вечера по лесу шарил, штаны и фуфайку о
сучья изорвал - нет медведя! Не трудов жалко - зверя. Пропадет - ни богу,
ни черту. На другой день через бригадира всех оповестил, что за Крутихой
раненый медведь, чтобы, значит, аккуратно ходили. Такой зверь много бед
натворить может. Сам еще три дня искал да так и плюнул. Страсть жалко
было того медведя...
Дед Макар умолк, задумался. Он медленно, но крупно шагал по
проселку, ведущему на Стрелиху, смотрел куда-то в пространство и,
казалось, совсем забыл про Валерку и Андрюшку, которые шли с ним рядом. А
ребята, считая историю законченной, сочувственно смотрели на вдруг
потускневшее лицо старика, и им тоже очень жаль было того медведя,
который столько намучился и пропал без пользы.
- Охоту, однако, я не забросил, - снова заговорил Макар. - Осенью
белочек промышлял, куничек. Да только не в радость была та охота. Ходил
по лесу, будто перед всеми зверями за того медведя виноватый... Зима
пришла. В декабре морозы ударили. Такие морозы - углы в избушке трещали.
И вот раз поутру прибегает ко мне Федьки Сизова отец: прости, Макар
Иванович, это мой сорванец Федька над тобой осенью подшутил! Я, говорит,
вожжами так его испазгал - пластом на лавке лежит. Слушаю я и ничего не
понимаю. О чем, спрашиваю, толкуешь? А он мне: не в медведя ты на Крутихе
стрелял, а в мою новую шубу! Выворотил Федька шубу наизнанку, набил сеном
да за веревку по овсяному полю волочил!.. Я тут и сел, будто мне обухом
по голове шарахнули. Не может, говорю, такого быть! Как, говорит, не
может? Достал, говорит, шубу-то, а она вся в дырьях, вся исстреляна, вот
Федька и повинился!