"Элеонора Филби. Шпион, которого я любила " - читать интересную книгу автора

За почти невыносимым напряжением последних месяцев в Бейруте последовало
еще более тяжкое испытание: его таинственный побег в Россию. Из того
немногого, что он мне рассказал, я понимаю, что большую часть пути он
проделал пешком - по крайней мере, в начале своего побега. Хотя он исчез из
Бейрута в январе 1963 года, в Москву он прибыл только через несколько
месяцев. Во всяком случае, так он сказал. Он никогда не рассказывал мне,
как провел эти потерянные месяцы.
По прибытии в Москву Кима поселили в маленькой квартире с видом на
реку, и о нем заботилась старая, толстая экономка, чьей основной целью, по
словам Кима, было впихнуть в него как можно больше еды. Она постоянно
ругала его, что он мало ест, и еды, которую она готовила, хватило бы на
четырех человек. Он проводил много времени со своими русскими коллегами из
разведки, а в свободное время ходил по городу пешком, узнавая и исследуя
его, как он привык делать в каждом новом городе. Когда-то я шутила, что он
похож на тайного агента из шпионских романов, который всюду ходит и все
запоминает.
По непонятным для меня причинам, русские держали нас под очень сильным
контролем. В августе того года, за шесть недель до моего прибытия, в
московской больнице умер Гай Берджес, который с юношеских лет преданно
делил с Кимом его тайную любовь к России. Дональд Маклин был на похоронах и
произнес короткую речь. Духовой оркестр исполнил "Интернационал". Ким
сказал, что ему не разрешили придти на похороны, но позднее я узнала, что
он все-таки успел навестить Берджеса перед самой смертью.
Ким никогда не жаловался на эту жесткую дисциплину, но я подозреваю,
что ему больше всего не хватало долгих и задушевных бесед с Берджесом - как
в добрые, старые времена. Может быть, такие беседы помогли бы и самому
Берджесу прожить еще немного.
Как я узнала, Гай до конца сопротивлялся необходимости вести ту
анонимную жизнь, которую от него требовали русские. Он был все время
доступен иностранным журналистам; его видели пьянствующим в разных
гостиницах; его частная жизнь была достаточно скандальной. Больше всего
меня удивило, что он даже не потрудился выучить русский язык и, насколько я
знаю, русским от него больше не было никакой пользы. Разве что время от
времени он принимал участие в каких-нибудь консультациях в отношении
переводов и англоязычной пропаганды. Совершенно очевидно, что ему было до
смерти скучно.
Его доконала бюрократическая сторона советской жизни. Он любил музыку,
живопись и книги, и расцветал от вина и бесед. Ему очень нравились
черноморские курорты, и однажды он повез туда свою мать, когда она приехала
с ним увидеться. За год до смерти он обращался к советским и английским
властям с просьбой навестить мать в Англии. Возможно, русские были бы
счастливы от него избавиться, но англичане отказались его впустить, и после
долгих недель прогрессирующего артериосклероза он умер. Его прах покоится
сейчас на церковном кладбище Вест Меон (Хемпшир), в той самой деревне, где
когда-то жила семья Берджесов.
Свой гардероб и книги Берджес завещал Киму, а остальные вещи мы должны
были разделить с Маклинами. Ким уже взял очаровательный туалетный столик,
принадлежавший матери Берджеса, и портативный средневековый орган, на
котором Гай любил наигрывать старые студенческие песенки. Теперь этот орган
стоял в углу нашей московской квартиры, но из него нельзя было извлечь ни