"Людвиг Филипсон. Испанский меч " - читать интересную книгу автора

быть, и таков, но в задаче своей жизни он всегда оставался твердым,
непоколебимым, верным себе и на словах, и на деле! Я принес королю присягу в
верности и никогда не нарушу ее. Все за права моего народа, но ничего против
власти короля! Несчастное ослепление с обеих сторон! Но я не могу излечить
"его и не могу служить одной стороне на пагубу другой. И разве эта война не
принесет еще больших бедствий этой цветущей стране, разве она разрушит их
города, уничтожит их обитателей, разорит их не сильнее, чем подчинение врагу
до наступления более счастливой поры? Этот народ - я хорошо знаю его - силен
в часы опасности, но слаб в день победы; он не в состоянии закрепить за
собой свой успех; его рука дрожит, когда ему приходится отдавать гроши на
покупку оружия, долженствующего защитить его от смертельного врага. Принц
Оранский ничего не добьется, потому что торгаши никогда не дадут ему вовремя
необходимых средств... А я? Если бы я даже нарушил мою присягу, принес
новую, бежал из этой тюрьмы, то что бы ожидало меня? Конфискация моего
имущества, отнятие земель, нищенские скитания по разным дворам с женой и
детьми... Нет-нет, я уверен в помиловании; император Максимилиан
собственноручно писал моей жене, что король дал ему слово не делать мне
ничего дурного и обратить мой последний шаг в первый к новой жизни и новым
почестям; мне следует только оставаться твердым в испытании которое должно
доказать мою верность... И кто же поручится мне, что вы, монах, которого я
вижу сегодня впервые, не креатура той же инквизиции, не наемник моего врага
Альбы, которому вменено в обязанность подвинуть меня на такой шаг, чтобы
восстановить против меня короля, и тогда уже получить полное основание к
исполнению приговора? Идите, идите, я буду ждать и не поддамся обману,
верность всегда одерживает победу.
Монах неподвижно выслушал эту речь, не обнаруживая ни малейшего
волнения, и холодно ответил:
- Я не стану убеждать вас, граф. Ваше сомнение в том, что именно
принцем Оранским послан я к вам, должно бы развеяться передачей вам мною тех
слов, которые могли быть известны только вам и ему. Или, быть может, вы
полагаете, что Вильгельма Молчаливого легче обмануть, чем вас? Но не в этом
дело. Вы не доверились принцу Оранскому, как же можете вы довериться мне? Вы
считаете своей обязанностью отстать от вашего народа и сохранить присягу
верности тирану - против этого ничего не поделаешь. Но слушайте...
Сквозь шум ветра и звук их голосов доносились с площади глухие удары
топора.
- Слышите вы эти удары? - продолжал монах. - Знаете ли вы, что они
означают? Граф Эгмонт, это строят черный эшафот, на котором прольется ваша
теплая кровь... Вот мое последнее слово: устам короля Филиппа чуждо слово
"помилование", они никогда не произносили его и никогда не произнесут. Вам
уже раз солгали в Мадриде, и вы опять верите лжи. Не делайте вашу жену
вдовой, ваших детей - сиротами!
И граф тоже слышал глухие звуки, доносившиеся с площади, и он тоже
понял их смысл. Он в ужасе вздрогнул, все его тело затряслось, щеки
побледнели, холодный пот выступил на лбу. Но вскоре он снова пришел в себя,
грустная улыбка заиграла на прекрасных губах, голова отрицательно
покачнулась. Тогда монах запахнул свою рясу и сказал:
- Итак, я ухожу. Я сделал свое дело. Для меня выгоднее, чтобы вы
остались здесь, нежели последовали за мной. Ваша жизнь во главе народа
никогда бы не имела такого значения, как ваша смерть под секирой палача, ибо