"Хью Пентикост (Джадсон Пентикост Филипс). По следу смеющегося маньяка" - читать интересную книгу автора

жизни. В физическом отношении он довольно скоро оправился от несчастного
случая, но не мог отделаться от ощущения, что в некотором роде стал для
людей бельмом на глазу. Он говорил себе, что никогда не сможет появиться в
обществе, не вызывая к себе жалости или любопытства. Когда в уединении он
смотрел на культю своей правой ноги, отрезанной по колено, у него начинала
кружиться голова и подкатывала тошнота.
Вначале его единственным способом передвижения были костыли, и он
неловко ковылял на них, как будто не желая научиться пользоваться ими. Он
постоянно боялся упасть, все время опасался, что его обнаружат в
унизительно-беспомощном положении.
А в душе у него не переставала кипеть ярость против неизвестных
шутников-убийц, покончивших с Гербертом, а его самого сделавших
получеловеком.
Как только ему разрешили, он покинул госпиталь и вернулся в свою
квартиру в городе. Он отказывался встречаться с друзьями, ни разу не зашел в
"Плейерс", свой клуб, который находился прямо за углом от его квартиры на
Грэмерси-парк. Он не желал встречаться со своими редакторами, которые
покупали его статьи и давали задания. Он не мог писать. Он буквально
разрывался между ненавистью к незнакомцам, вовлекшим его в трагедию, и
саднящей жалостью к себе.
Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Однажды в его дверь
позвонили, и он крикнул, чтобы заходили. Он оставлял дверь на задвижке,
чтобы приходящая домработница и управляющий домом могли войти к нему, не
дожидаясь, пока он доковыляет до двери. Перед сидящим в кресле Питером в
дверном проеме предстала посетительница. Это была Лиз Скофилд - та самая
Элизабет Скофилд, которая написала ему в Корею письмо с извещением о своем
замужестве, а теперь миссис Элизабет Коннорс, жена доктора Тома Коннорса.
- Привет, - небрежно сказала она.
Он не сводил с нее глаз, словно не веря, что она появилась здесь.
Десять лет и трое детей мало ее изменили. И хотя она пополнела, это только
придало ей больше женственности. Он прекрасно помнил открытый искренний
взгляд ее серых глаз и широкий великодушный рот. Он очень любил ее...
давным-давно.
Она оглядела гостиную.
- А у тебя очень мило, - похвалила она.
- Лиз, прошу тебя, я...
- Я прочла о твоих проблемах в газетах, - сказала она.
Она положила сумочку на столик у входа и сняла шляпку и пальто, явно
собираясь остаться, что бы он ни сказал.
- Я интересовалась тобой и выяснила, что ты не видишься ни с кем.
- И поэтому ты пришла, - сказал он.
- Но ведь я - это я, а не все, - сказала она. - У тебя можно разжиться
сигаретой?
Он указал на коробочку, лежащую на столике у его кресла. Когда она
приблизилась, слабый запах ее духов пробудил в его душе давнее воспоминание.
Перед тем как он отплыл в Корею, они провели вместе неделю в небольшой
гостинице недалеко от канадской границы. Это он отказался жениться на ней
перед отъездом, не желая, чтобы она оказалась связанной с калекой, если бы
для него этим закончилась война. Он навсегда запомнил аромат ее духов и ее
манеру закуривать сигарету, в которой было что-то от торжественного обряда.