"Таисия Пьянкова. Онегина звезда (Сборник "Помочь можно живым")" - читать интересную книгу автора

безотвязною нескончаемо!
А и жить она не живет теперь,
и закрыть глаза нет возможности...
Лишь одно в удел остается ей -
день и ночь просить мироздание,
чтоб оно мольбу материнскую,
не рассеявши, приняло в себя,
унесло бы в даль бесконечную,
заронило бы в душу добрую,
что помочь в беде не откажется,
согласись пройти через смертный страх
непонятности, несуразности...

Сидит Илька на камне, вслушивается в то, что помимо собственной воли
изливает он из своего сердца, и замечает - скорбь его уже звучит
заклинанием, от которого начинает оживать глубина подземного озера.
Поначалу смутными, затем все более решительными световыми штрихами
начинают образовываться в толще воды какие-то знаки. Получается так, будто
сидит в озере некий способный изобразитель и прочерчивает воду тлеющим
концом лучины.
Вот уж быстрые линии осмелели, бросили гаснуть и принялись смыкаться,
заполняя охваченное собою пространство мерцанием разного цвета...
Илькою ж озерное представление понималось так, что неведомая, далекая
мать надеется этим способом ознакомить его с чем-то крайне ей необходимым,
приблизить его к чему-то необычному, но одновременно не напугать
внезапностью.
Понимал Илька еще и то, что, пожелай он, и в подземелье наступит
прежняя тишина и темь. А может, даже и такое произойдет, что он вовсе
очнется ото всей этой наволоки, да и очутится дома на сеновале, под мышкою
своего отца.
Но, наряду с этим пониманием, Илька того острей осознавал боль вечной
разлуки, потому и поводил упрямой головою, как бы отнекиваясь от соблазна
быть отпущенным на волю. При этом парнишка даже не отрывал глаз от
озерного оживания.
А в глубине мастерством прямо-таки обуянного своей расчудесной работой
художника уже распускались цветы прелести несказанной! Они живым ковром
выстлались по огромной чаше озерного дна, всползли по крутым уклонам
боковин до самой поверхности, струя цветением своим покой и надежду...
Постепенно боль и своей, и чужой беды отпустила Илькино сердце. А в
подземелье зазвучал голос не безысходной тоски, а напев уверения и
согласия.
В глубине озерной Илька мог уже различить даже самые малые лепестки
чудесного сплетения. Ему становилось все догадней, что перед ним
открывалась вовсе не случайная красота какой-то неземной природы, а видел
он творение ума! Узоры по живому ковру были наведены с великой выдумкой и
явным повторением. Перед Илькою красовалось не то разубранное чье-то
гнездо, не то богатый покой. Покой тот имел на глубине сводчатый выход
куда-то под скалу...
Представление о возможном водяном или о большеротом чудище со всем
видимым никак не вязалось. Поэтому Илька без особой тревоги уставился на