"Игорь Пидоренко. Чужие дети - 3 (Повесть)" - читать интересную книгу автора

знают, какую каверзу могут придумать их соплеменники. Так сказать, во
избежание.
Взрослый заяц, плененный в пансионате, оказался крепким орешком, и
сведений от него добиться нельзя было никаких, несмотря на все ухищрения
земных экспертов. Может быть, тут помог бы метод Василия Степановича,
который он применил в ночь нападения на пансионат - взять "за душу" и
потрясти. Но кто же позволит? Тогда была экстремальная ситуация. Ею и
оправдывалось применение чрезвычайных мер. А теперь время позволяет, можно
(и нужно!) действовать аналитическими методами. Но что-то не очень помогала
аналитика.
Подземное заключение хотя и было комфортабельным, оставалось именно
заключением. И не могло не сказаться на всех участниках невероятного
проекта. Или эксперимента. Каждый волен называть, как ему нравится.
Дяде Саше не нравилось ни то, ни другое. Для него жизнь с "зайцами"
была именно жизнью, а воспитание их - воспитанием. И никак по-другому он
называть это не хотел. Хотя и негодовал, злился, не соглашался, но
добровольно отправился за своими питомцами в бункер. Год под землей
подействовал и на него. Стал дядя Саша заметно рассеян, иногда бормотал
что-то себе под нос, будто с кем беседовал. Сильно сдал. И начинал из
крепкого еще мужчины превращаться уже в старика. Но с детьми был неизменно
ласков, а если иногда и строг, то совсем чуть-чуть, для порядка, в
воспитательных целях.
Изменилась и Ирина Геннадьевна. Нет, она была по-прежнему милой и
обаятельной, часто светилась своей совершенно чудесной улыбкой, хлопотала и
заботилась обо всех и вся. Но не раз уже замечал Егор в ее глазах какое-то
странное, немного затравленное выражение, словно боялась она чего-то, что
вот-вот должно случиться. И появилось это выражение совсем не после налета
на пансионат, когда ее жизни угрожала реальная опасность, а вот теперь, по
прошествии долгих "бункерных" месяцев. Может быть, сама обстановка
предполагала возможность и даже неизбежность нового нападения, опасность
неискорененную, постоянную? Или были тому какие-то другие причины?
Расспрашивать Егор не мог, да и не хотел. Так получилось, что за эти месяцы
чувство некоего единения душ, наметившегося сближения с Ириной Геннадьевной
ушло, растаяло, и встречаясь теперь, они здоровались приветливо,
разговаривали о проблемах, связанных с воспитанием "зайцев", о делах
маленькой подземной колонии - но не более того. Почему так случилось, может
быть, могла бы объяснить сама Ирина Геннадьевна. Но опять же - как ее
спросишь?
Чесноков открыл дверь в дом.

- Проходите!

Егор поднялся вслед за ним по ступеням, вошел. Небольшой холл,
несколько дверей, лестница, ведущая на второй этаж. Стекла в окнах матовые,
освещения с улицы хватает. Но что снаружи происходит - не увидеть.
У средней двери, за которой кабина лифта (Егор знал это), сидел на
стуле еще один сержант. Он встал, а Чесноков, небрежно козырнув, что
отражало то ли армейский форс, то ли его отношение к Егору, повернулся и
вышел.
Охранник у лифта вновь, едва ли не дотошнее капитана на проходной,