"Валентин Пикуль. "Бонавентуре" - добрая удача [И]" - читать интересную книгу автора

них. Земля вся хорошо засевается хлебом, жители везут его в Москву в таком
громадном количестве, что это кажется удивительным. Каждое утро можно
встретить до 800 саней, едущих с хлебом, а некоторые с рыбой... Сама же
Москва очень велика! Я считаю, что этот город в целом больше Лондона с его
предместьями".
Понимал ли Ченслер, что делает он, въезжая в Москву самозванцем? Вряд
ли. Но так уж получилось, что, служа интересам Сити, он - как бы невольно!
- обратил свою торговую экспедицию в политическую. Ченслер стал первым
англичанином, увидевшим Москву, которую и описал с посвящением:
"Моему единственному дяде. Господину Кристофору Фротсингейму отдайте
это.
Сэр, прочтите и будьте моим корректором, ибо велики дефекты".
Корабли, найденные поморами, вскоре были отправлены обратно в Англию
вместе с прахом погибших. Но они пропали безвестно, как пропадали и тысячи
других... Таково было время!

***

Иван Грозный еще не был... грозным! Страна его, как верно заметил
Ченслер, была исполнена довольства, города провинции процветали, народ еще
не познал ужасов опричнины.
После разрушения Казанского ханства следовало завершить поход на
Астрахань, дабы все течение Волги обратить на пользу молодого, растущего
государства: в уме Ивана IV уже зарождалась война с Ливонией - ради
открытия портов балтийских. Россия тогда задыхалась в торговой и
политической изоляции; с юга старинные шляхи перекрыли кордонами крымские
татары, а древние ганзейские пути Балтики стерегли ливонцы и шведы...
Потому-то, узнав о прибытии к Холмогорам английского корабля, царь
обрадовался:
- Товары аглицкие покупать, свои продавать... Посла же брата моего,
короля Эдварда, встретить желательно!
Ченслер застал Москву деревянной, всю в рощах и садах, осыпанных
хрустким инеем. Из слюдяных окошек терема видел, как в прорубях полощут
белье бабы, топятся по берегам дымные бани, возле лавок толчется гуляющий
народ, каменная громада Кремля была преобильно насыщена кудрявыми
луковицами храмов, висячими галереями, с богато изукрашенных крылечек
пологие лестницы вели в палаты хором царских.
Иван IV принял Ченслера на престоле, в одеждах, покрытых золотом, с
короною на голове, с жезлом в правой руке. Он взял от "пилота" грамоту, в
которой Эдуард VI просил покровительства для своих мореплавателей.
- Здоров ли брат мой, король Эдвард? - был его вопрос (а "братьями"
тогда величали друг друга все монархи мира).
Ченслер отвечал, что в Гринвиче король не вышел из дворца проститься
с моряками, ибо недужил, но, вернувшись в Лондон, они надеются застать его
в добром здравии.
- Я стану писать ему, - кивнул Иван Васильевич...
После чего посла звали к застолью; "число обедавших, - сообщал
Ченслер, - было около двухсот, и каждому подавали на золотой посуде". Даже
кости, что оставались для собак, бояре кидали на золотые подносы, убранные
драгоценными камнями. Иван IV сидел на престольном возвышении во главе