"Борис Пильняк. Тогда в октябре... В Москве (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Борис Пильняк


ТОГДА В ОКТЯБРЕ... В МОСКВЕ

Рассказ

Каждую ночь по-октябрьски выковывались звезды, и мороз, колкий, как
звезды, сковывал лужицы улиц и воду на реке там, где близко к берегу стояли
баржи. Ночи были черны, и они приходили мраком, точно мрак разводили, как
разводят чернила в чернильницах,- так же приходили и рассветы, только
рассветами в бочки мрака наливали мутную воду дней. И день и ночь горели
всеми забытые фонари на улицах; заводы или молчали, или неистовствовали,
буксуя, брошенные рабочими. Иногда на перекрестках, у выжатых морозом луж,
заметал снежок, наивный такой, от которого весело и думается о благодатной
зиме.
Тогда, в октябре, в 1917 году, в Москве было очень тихо, как в деревне
за выгоном вечерними сумерками, когда даже гаички и синички в серости дня, а
мужики кончили молотить и пошли к избам, и избы захворали трахомой
керосиновых лампенок. И так же, как деревенская улица, была пустынна Москва,
и в память лезли сорванные водосточные трубы, сваленные трамвайные столбы и
автомобили. Только изредка слышны были пулеметные чечетки, ружейные залпы,-
выстрелы же из пушек были миролюбивы и нестрашны, как нестрашно - и очень
похоже,- когда ремнем бьют на стенах мух. И только вот эти бочки разведенных
сумерками чернил, сумерки, похожие на рабочие мастеровские куртки и на их
быт в заводских казармах, говорили, что Москва - заводской город и здесь
творятся стихии. И очень многие тогда ночами лазили на крыши, чтобы подышать
морозцем, похрабриться и посмотреть на столб огня в небе, идущий от
Никитских ворот; там на крышах даже перекликались с крыши на крышу.
Москва - тоже портовый город: у Садовников на Москва-реке, на канале,
там стоят баржи и пароходы, и дощаники, и на баржах, как на всех русских
реках, на мачтах горит фонарь (и под баржей в воде этот же горит фонарь), а
у избы посреди баржи поет тоскливо, про разбойников, ветлужский мужик,- а в
октябрьские эти заморози между барж, у дощаников, возникает тонкий ледок,
колкий, как звезды: там, на баржах, и около них пахнет варом, потом,
опорками и солью, как на всех баржах...
Тогда, в те дни, к Москве шел, как многие поезда, поезд с полуротой
солдат, с винтовками и бомбами. Он пришел к вокзалу в часы, когда лились на
землю бочки мрака и медом светили забытые фонари. Люди ждали, что они
услышат вой и гул, и гул небывалой битвы,- Москва встретила морозцем,
тишиной и снежком у медовых фонарей на перекрестках. А потом снежок стих, и
небо заковалось звездами, колкими, как лед. Полурота выгрузилась на товарном
вокзале, и ее сейчас же арестовали, разоружили, распустили солдат без
винтовок. Тогда солдаты этой полуроты стали поодиночке собираться к
коменданту - их собралось десятка полтора, - они говорили о пустяках. И один
спокойно сказал:
- Сымай револьвер, товарищ комендант! Где ключи от цейхгауза? Андрей,
стань к телефону...
Коменданта убили его же револьвером в его камере, он долго лежал на
цементном полу, руки назад и лицо в луже крови. Вокзал был пуст, во мраке и