"Томас Пинчон. Когда объявят лот 49" - читать интересную книгу автора

Попову вести периодическую рекогносцировку. До сих пор остается не вполне
ясным, что же случилось девятого марта 1864 года - день, почитаемый
"Обществом Питера Пингвида" священным. Попов послал корабль - не то корвет
"Богатырь", не то клипер "Гайдамак" - посмотреть, что там видно. У берега не
то Кармеля, не то Писмо-Бича, как они сейчас называются, где-то в полдень,
или даже, возможно, ближе к сумеркам, два корабля заметили друг друга. Один
из них, вероятно, выстрелил, и если так, то другой ответил; но поскольку они
были вне радиуса стрельбы, не осталось ни царапины, чтобы впоследствии можно
было что-либо доказать. Опустилась ночь. Утром русского корабля не
оказалось. Но движение относительно. Если верить выдержке из судового
журнала, направленной в апреле генерал-адъютанту в Петербург и хранящейся
сейчас где-то в Красном Архиве, то ночью исчез как раз "Недовольный".
- Но кому какое дело? - пожал плечами Фаллопян. - Мы не пытаемся
создать очередное священное писание. Для нас это, естественно, обернулось
поддержкой в "библейском поясе" - возможно, они ожидали, что мы обратимся к
чему-нибудь действительно стоящему. Старые конфедераты.
- То было первое вооруженное противостояние России и Америки. Атака,
контрудар, оба снаряда погребены навеки, и Тихий Океан катит свои волны
дальше. Но круги от тех двух всплесков разошлись, разрослись, и сегодня
затопили всех.
- Питер Пингвид был нашей первой потерей на войне. Не фанатиком,
которого наши друзья - левоуклонисты из общества Бэрша - предпочли возвести
в мученики.
- Так коммодора убили? - спросила Эдипа.
Гораздо хуже, с точки зрения Фаллопяна. После того противостояния,
потрясенный неизбежным военным альянсом между аболиционистской Россией
(Николай освободил крепостных в 1861-м) и Союзом, который на словах
поддерживал отмену крепостничества, а на деле держал промышленных рабочих в
своего рода "платном рабстве", Питер Пингвид неделями сидел у себя в хижине,
исполненный горестных мыслей.
- Но тогда, - возразил Мецгер, - он, похоже, был против индустриального
капитализма. Разве это не дисквалифицирует его как антикоммунистического
деятеля какого бы то ни было толка?
- Вы рассуждаете, как бэршист, - сказал Фаллопян. - Тут плохие, там
хорошие. Вы никак не доходите до главной истины. Конечно, он был противником
индустриального капитализма. Но ведь и мы тоже. Разве это явление не вело, с
неизбежностью, к марксизму? По сути и то, и другое - части одного и того же
неотвратимо надвигающегося кошмара.
- Индустриальное черт те что, - отважился Мецгер.
- Вот, опять же! - закивал Фаллопян.
- Что случилось с Питером Пингвидом дальше? - хотела знать Эдипа.
- В конце концов, подал в отставку. Нарушил нормы воспитания и кодекса
чести. Его вынудили к этому Линкольн и царь. Вот, что я имел в виду, когда
называл его потерей. Он, как и многие из его команды, поселился неподалеку
от Лос-Анжелеса, и всю оставшуюся жизнь занимался лишь накоплением
состояния.
- Как трогательно, - сказала Эдипа. - И чем же он занимался?
- Спекулировал недвижимостью в Калифорнии, - ответил Фаллопян.
Эдипа, которая начинала делать глоток, выпрыснула напиток сверкающим
конусом футов на десять, если не дальше, и забилась в хихикании.