"Алексей Феофилактович Писемский. Уже отцветшие цветки" - читать интересную книгу автора

мое поручение. Тут Рухнев явно уже усмехнулся и, пригласив меня сесть, сам
тоже опустился на свое кресло. Видимо, что он пообжился и пообзавелся в
своем номере: у него был письменный стол, на котором стояли чернильница,
счеты, лежала засаленная колода карт, а около постели лежала огромная
датская собака. Рухнев, заметив, что я осматриваю его номер, поспешил
сказать:
- Я надеюсь, что вы нашему свирепому начальнику губернии не опишете
подробно моего помещения: для заключенного в этом только и отрада!
- Нет, не опишу, - отвечал я.
Рухнев взял меня за руку и крепко пожал ее. По-видимому, ему было лет
около сорока. Одежда на нем была не арестантская и состояла из нанкового
казакина, на котором висел даже какой-то крестик, и из широких черных, с
красным кантом, шаровар. Он был полноват, небольшого роста, с выдвинутыми,
как у рака, вперед глазами, которые он закрывал очками; волосы и усы имел
подстриженными и вообще в лице своем являл более дерзкое, чем умное
выражение.
- Вы изволите говорить, что начальник губернии велел мне напомнить, что
он не любит в службе шуток, - заговорил он. - Помню-с это, очень хорошо
помню, потому что он выгнал даже меня из службы за мою шутливость.
- За одну только шутливость? - спросил я.
- Да-с!.. - подтвердил Рухнев и, заметив во мне любопытство, он
продолжал: - Дело происходило таким манером: я служил исправником, и не по
выборам, а по личному назначению самого начальника губернии; сверх того, за
мою распорядительность мне, опять-таки лично им же, поручено было смотреть
за благочинием и благоустройством присутственных мест. Смотрю я за всем
этим: только раз зимой в сени присутственных мест затесалась ворона и,
вероятно, перепугавшись и удивившись, где она очутилась, начала метаться по
окнам и перебила все стекла. Что тут прикажете делать?.. Медлить нельзя
было, снежищу наваливало каждое утро в сени по колено!.. Я велел стекла
вставить и доношу губернскому правлению, которое тогда заведывало
строительною частию, что, к великому прискорбию, в здание присутственных
мест влетела ворона и, по глупому своему птичьему разуму, перебила все
стекла, каковые мною уже заменены новыми и вместе с тем просил распоряжения
о возврате мне израсходованной мною на сей предмет суммы. Губернское
правление, получив этот рапорт, вошло в такого рода рассуждение, что так как
влетение и разбитие стекол вороною показывает явную небрежность со стороны
лиц, смотрению которых непосредственно подлежат присутственные места, то
израсходованную сумму возложить на виновных, то есть, значит, прямо на мой
счет... Мне показалось это несправедливым. В ответ на такое распоряжение я
пишу, что, по строгим соображениям настоящего дела, виновною в разбитии
стекол оказывается одна только ворона; но что для взыскания с нее мне
неизвестно ни места жительства вороны, а равно имущества и капиталов, ей
принадлежащих, - в ведомстве моем не состоит, а потому покорнейше прошу о
разыскании того и другого учинить должную публикацию; приметы же вороны
обыкновенные: мала, черна, глупа!..
Я невольно захохотал.
- Вы вот смеетесь, и я думал, что посмеются только; ан вышло не то-с! -
слегка воскликнул Рухнев. - Начальнику губернии подшепнул ли кто, или самому
ему помстилось, что будто я под последними словами моего рапорта разумел его
супругу, которая действительно была черна, глупа и мала; и он мне, рабу