"Алексей Феофилактович Писемский. Сочинения Н.В.Гоголя, найденные после его смерти. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Часть вторая." - читать интересную книгу автора

руки. Пусть я буду перед богом прав... Я двадцать лет живу с народом; я
знаю, какие от этого последствия.
"- Для меня изумительнее всего, как при благоразумном управлении, из
остатков, из обрезков, из всякой дряни можно получить доход, - сказал
Чичиков.
"- Гм! Политические экономы! - говорит Костанжогло, не слушая его, с
выражением желчного сарказма в лице. - Хороши политические экономы! Дурак на
дураке сидит и дураком погоняет. Дальше своего глупого носа не видит осел, а
еще взлезет на кафедру, наденет очки... Дурачье... - И в гневе он плюнул"
(стр. 120 и 121 второй части "Мертвых душ").
Оправдывая себя против общественного мнения, что будто он сквалыга и
скупец первой степени, Костанжогло говорит:
"Это все оттого, что не задаю обедов, да не даю им взаймы денег. Обедов
я потому не даю, что это бы меня тяготило. Я к этому не привык, а приезжай
ко мне есть то, что я ем, - милости просим. Не даю денег взаймы, это вздор.
Приезжай ко мне в самом деле нуждающийся, да расскажи мне обстоятельно, как
ты распорядишься моими деньгами, если я увижу из твоих слов, что ты
употребишь их умно и деньги принесут тебе явную прибыль - я тебе не откажу и
не возьму даже процентов" (стр. 124 и 125 второй части "Мертвых душ").
Сколько во всех этих речах высказано хозяйственных и
историческо-нравственных мыслей, а все-таки в Костанжогло вы видите
резонера, а не живое лицо, и он решительно, мне кажется, неспособен поселить
веру в то, что он хороший человек и дельный хозяин. Припомните, например,
Собакевича, и вы сейчас скажете: "Нет, Собакевич кулак, а все-таки, кажется,
хозяин проще и лучше, чем Костанжогло", - и скажете потому, что Собакевич -
тип, свободно, творчески беспристрастно созданный автором вследствие личных
наблюдений над людьми, а Костанжогло - идея, для выражения которой приисканы
в жизни только формы, и приисканы посредством собирания сведений и бесед с
сведущими людьми, а не через непосредственное столкновение с жизнью; тогда
бы, я уверен, глубоко проницательный взгляд художника проник дело глубже.
Скажу еще более откровенно: вглядываясь внимательно в живые стороны
Костанжогло, насколько их автор дал ему, сейчас видно в нем какого-нибудь,
должно быть, греческого выходца, который, еще служа в полку и нося эполеты,
начинал, при всяком удобном случае, обзаводиться выгодным хозяйством, а в
настоящее время уже монополист и загребистая, как прекрасно выразился
Чичиков, лапа, которому и следовало предоставить опытный, практический ум,
оборотливость, твердость характера и ко всему этому приличную сухость
сердца. Поэтический взгляд Костанжогло на хозяйство, его доброе дело в
отношении к Чичикову, которому он, не зная, кто он и что он за человек, дает
десять тысяч взаймы под расписку, - все это звучит таким фальшем, что даже
грустно говорить об этом подробно...
Обратимся лучше к новому лицу. Верный своей задаче поучать читателя
Костанжоглом, автор везет Чичикова к разорившемуся помещику Хлобуеву. Лицо
это по выполнению далеко не докончено и решительно не получило еще наружной
шлифовки; но по тонкости задачи, по правильности к нему отношений автора
равняется, если не превосходит, даже Тентетникова. Вот как автор определяет
его:
"На Руси, в городах и столицах, водятся такие мудрецы, которых жизнь
необъяснимая загадка. Все, кажется, прожил, кругом в долгах, ниоткуда
никаких средств, а задает обед, и все обедающие говорят, что это последний