"Леонид Платов "Летучий голландец" уходит в туман" - читать интересную книгу автора

лучше, чем резиновый или капковый жилет!.. Вы удивлены? Многие моряки,
конечно, умирают на море. Это в порядке вещей. Я тоже моряк. Но я умру не на
море, а на земле - и это так же верно, как то, что вас сегодня выловили
багром из моря.
- Умрете на земле? Нагадали вам так?
- Никто не гадал. Я сам устроил себе это. Недаром в пословице
говорится: каждый сам кузнец своего счастья. - Он глубокомысленно поднял
указательный палец. - Да, счастья! Много лет подряд, терпеливо и методично,
как умеем только мы, немцы, собирал я эти квитанции.
- Зачем?
- Но это же кладбищенские квитанции! И все, учтите, на мое имя.
Лицо Шубина, вероятно, выразило удивление, потому что механик
снисходительно похлопал его по плечу:
- Сейчас поймете. Вы неплохой малый, хотя как будто недалекий, извините
меня. Впрочем, не всякий додумался бы до этого, - продолжал он с
самодовольным смешком, - но я додумался!


2

Он, по его словам, плавал после первой мировой войны на торговых
кораблях. ("Пришлось, понимаете ли, унизиться. Военный моряк - и вдруг
какие-то торгаши!")
Ему довелось побывать во многих портовых городах Европы, Америки и
Африки. И всюду - в Ливерпуле, в Буэнос-Айресе, в Генуе и в Кейптауне -
механик, сойдя с корабля, отправлялся прогуляться на местное кладбище. Это
был его излюбленный отдых. ("Сначала, конечно, выпивка и девушки, потом
кладбище. Так сказать, полный кругооборот. Вся человеческая жизнь вкратце за
несколько часов пребывания на берегу!")
Неторопливо прохаживался он - сытый, умиротворенный, чуть навеселе - по
тихим, тенистым аллеям: нумерованным улицам и кварталам города мертвых.
Засунув руки в карманы и попыхивая трубочкой, останавливался у красивых
памятников, изучал надписи на них, а некоторые, особенно чувствительные,
списывал, чтобы перечитать как-нибудь на досуге, отстояв вахту.
В большинстве портовых городов кладбища очень красивы.
Все радовало здесь его сентиментальную душу: планировка, эпитафии,
тишина. Даже птицы в ветвях, казалось ему, сдерживают свои голоса, щебечут
приглушенно-почтительно, чтобы не потревожить безмолвных обитателей могил.
Он принимался - просто так, от нечего делать - как бы "примеривать" на
себя то или другое пышное надгробие. Подойдет ему или не подойдет?
Это выглядело вначале, как игра, одинокие забавы. Но и тогда уже
копошились внутри какие-то утилитарные расчеты, пока не оформившиеся еще, не
совсем ясные ему самому.
Его озарило осенью 1929 года на кладбище в Пиллау. Да, именно в Пиллау!
Он стоял перед величественным памятником из черного мрамора и вчитывался в
полустершуюся надпись. На постаменте был выбит золотой якорь в знак того,
что здесь похоронен моряк. Надпись под якорем извещала о звании и фамилии
умершего. То был вице-адмирал в отставке, один из восточнопрусских
помещиков. Родился он в 1815 году, скончался в 1902-м.
Механику понравилось это. Восемьдесят семь лет! Неплохой возраст.