"Виктория Платова. Победный ветер, ясный день (Том 2)" - читать интересную книгу автора

строку, чтобы выпустить на волю всех демонов. К тому же Вельзевул
Поклонский взял дурную моду каждое занятие вызывать Лену к доске, и от всех
этих встречных и попутных трамваев вкупе с правыми и левыми поворотами у
нее темнело в глазах и подгибались колени. Так, на полусогнутых, она и
доплелась до окончания теоретического курса, после чего начались муки
практического вождения. От нее отказались два инструктора, и лишь третий (в
прошлом гонщик-экстремал) сумел научить ее кое-как переключать скорости и
не путать педаль тормоза с педалью сцепления. Экзамены в ГАИ Лена сдала
только с четвертого раза, наглотавшись перед сдачей успокоительных
таблеток. А заработанные потом и кровью права были заброшены в рюкзак и
благополучно забыты. Да и табличка "АВТОШКОЛА № 4", изредка появляясь в
поле Лениного зрения, больше не вызывала нервной дрожи и приступов
головокружения.
И вот теперь, в самый неподходящий момент, Гжесь напомнил ей о правах.
Да еще попрекнул ста долларами.
- Ты можешь говорить что угодно, но машину я не поведу.
- Давай хотя бы зайдем, посмотрим, что там с мэтром...
Препираться с Гжесем было бесполезно, оставалось только следовать в
его кильватере. Что Лена и сделала, опрометчиво ступив под своды кафе
"Лето".
"Островок цивилизации" оказался самой обыкновенной рыгаловкой с липкой
клеенкой на столах и декоративным панно во всю стену. Панно откликалось на
имя "Родные просторы", но с тем же успехом могло называться "Сбор
колхозного урожая". С толстомясыми краснокирпичными труженицами полей мирно
уживалась бесстыжие самки "Плейбоя", развешанные над стойкой. А о том,
чтобы "подумать в тишине о бренности всего сущего", сразу же пришлось
забыть, - из двух косо висящих колонок горланил во всю луженую эмигрантскую
глотку Михаил Шуфутинский.
Маслобойщиков пристроился непосредственно под колонками и с завидной
скоростью поглощал портвейн. Появление Гжеся и Лены было встречено
царственным кивком головы и революционным призывом:
- Выпьем!
И тотчас же сальный голос Шуфутинского грянул: "За милых дам, за милых
дам!"
- Актуально, - хэкнул мэтр, опрокидывая стакан и закусывая собственной
бородой. - Присоединяйтесь к тосту.
Гжесь с сомнением посмотрел на чернильного цвета бурду:
- Я, пожалуй, лучше водочки.
...На то, чтобы упиться, Гжесю хватило сорока минут: мэтр погонял
тосты, как лошадей, пускал их галопом, аллюром и иноходью, брал с места в
карьер, пришпоривал, когда нужно, или вообще отпускал поводья. Сначала шел
тематический блок: "за невинно убиенную Афину Филипаки", "за нашу
Афиночку", "за почившую актрису", "за солнце русской сцены", "за
темперамент, который даже смерти не по зубам".
Блок закончился призывом "Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть
поодиночке", после чего Гжесь был послан за очередной дозой водки и
портвейна. Второе отделение марлезонского балета тоже не отличалось особым
разнообразием: "за актерское товарищество с неограниченной ответственностью
перед будущим державы", "за пыль кулис", "за огни рампы", "за мизансцену по
имени жизнь" и почему-то "за день театра, не к столу будет сказано". После