"Александр Плонский. "Летучий Голландец" проыессора Браницкого (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

согнал улыбку. Аудитория притихла.
- Это вопрос, который серьезно тревожит ученых. Техника взвинтила
темп жизни, увеличила силу и число раздражителей, воздействующих на
нервную систему человека. Его привычки, обычаи, пристрастия инерционны,
психика хронически не поспевает за временем. Знаете, что писал лауреат
Нобелевской премии академик Басов? "Еще никогда научно-технический
прогресс не опережал духовное развитие человека так, как в наш век". Могу
лишь присоединиться к этим словам...
Юноши и девушки в форменных куртках молчали.
- Решительно не согласен с таким подходом! Нужно сохранять
исторический оптимизм! - пришел наконец в себя профессор-биолог.
Браницкий промолчал.


13

В глубине души Браницкий не относил себя к большим ученым. Кое-что
сделал - пожалуй, мог бы сделать гораздо больше, если бы не расплескал на
жизненной дороге юношеской веры в свое предназначение.
В расцвете этой веры Антону еще не исполнилось шестнадцати. Война
занесла его в районный город Вологодской области Белозерск.

Мутно-красная луна
Из-за туч едва мигает,
В Белом озере волна
Неприветливо седая...

Он лежал на протопленной печи в блаженном тепле и при свете коптилки
решал задачи, собираясь во что бы то ни стало сдать экстерном экзамены за
два последних класса. Голова была поразительно легкой и ясной. Все
давалось буквально с лета. На него вдруг снизошло высокое вдохновение!
Февраль сорок второго года, темень, вьюга... А уверенность в
собственных силах - необычайная! Словно ты не песчинка, влекомая ураганом
войны, а былинный богатырь Илья Муромец, которому предначертаны великие
подвиги.
Сомнения, колебания, неуверенность пришли позднее. Чем больше узнавал
Антон Браницкий, тем скромнее оценивал свои возможности. Его путь в науке
как бы повторял путь самой науки.
...Последняя треть XIX века. Завершается создание классической
физики, этой пирамиды Хеопса в человеческом познании. Ученые преисполнены
фанатической веры во всемогущество науки. Они убеждены, что можно
объяснить все на свете. Если некоторые явления пока остаются
необъяснимыми, то лишь из-за отсутствия достаточного количества фактов.
Стоит их добыть, и они сами собой впишутся в классическую, на все случаи
жизни, схему, в лоно незыблемых, раз и навсегда установленных законов
природы!
Но в том-то и беда, что природа не приемлет незыблемости законов,
приписываемой ей человеком. Природа не признает схем. Ей по душе экспромт,
в ее пасьянсе бесчисленное множество раскладов, и, какой из них она
выберет в следующий раз, не предскажут ни дельфийский, ни электронный