"Александр Плонский. Осколок Фаэтона " - читать интересную книгу автора

другой - белым офицером; впоследствии я посвятил им фантастический рассказ
"Пепел Клааса".
Мы не были близки с отцом, он мало о себе говорил. Но как-то с
сожалением признался в таком эпизоде. Во главе отряда революционных матросов
он реквизировал "буржуйские ценности". У одного из "буржуев" была коллекция
картин. Матросы срывали их со стен и уносили. "Буржуй" выбросился из окна и
разбился насмерть. А был он гимназическим учителем.
По окончании гражданской войны отец, недоучившийся студент-медик,
вернулся в университет (тогда в университетах были медицинские факультеты)
и, закончив его, сразу же получил назначение на пост директора медицинского
института. В "Прощании с веком" я уже упоминал, как на просьбу матери
переселиться во вновь построенный дом со всеми удобствами он ответил: "Я -
коммунист". Ау, где вы теперь, такие коммунисты? Уж не Зюганов ли один из
вас? Увы, они исчезли еще при Советской власти, вместе с "партмаксимумом", о
существовании которого сейчас, наверное, знают только историки.
А потом был тридцать седьмой год. Лично Лазарь Моисеевич Каганович
раскрыл в мединституте троцкистское гнездо. Отца не расстреляли, а исключили
из партии "за политическую близорукость". Как человек, он был раздавлен.
Каюсь, я задавал себе страшный вопрос: а почему отца пощадили, уж не
ценой ли предательства? Но много лет спустя, когда начался процесс
реабилитации репрессированных, отца пригласили в соответствующее ведомство,
сказали, что он чист перед людьми (о Боге тогда, естественно, не упоминали),
и предложили восстановиться в партии с сохранением стажа. Это дало бы ему
персональную пенсию союзного значения и "золотой" значок "50 лет КПСС". Отец
отказался, сказав, что немощен и не в состоянии приносить партии пользу, а
быть балластом не хочет. Чудак-человек, не правда ли?
Может быть, он был обижен на партию? Да ничего подобного! Утверждал:
"Лес рубят - щепки летят. Я по случайности оказался такой щепкой". Сталина
считал великим, но и о Троцком, шепотом, на ухо, говорил: "Левушка это
голова!".
До сих пор жалею об одной утрате. У отца был толстенный альбом с
репринтными копиями всех газет, вышедших в дни смерти и похорон Ленина.
Думаю, это ценнейший раритет, сколько экземпляров альбома сохранилось, не
знаю... Так вот, в газетах была масса фотоснимков: Ленин с Троцким, Ленин с
другими будущими "врагами народа". Отец понимал, что за хранение крамольного
альбома ему не поздоровится, и, видимо, уничтожил его.
Я не помышлял о вступлении в КПСС, с ее неизбежными партсобраниями и
жесткой партийной дисциплиной. Напомню, что вступить в партию рабочему или
колхознику было легче всего. А вот для инженера это иногда оказывалось
несбыточной мечтой. Многие годами безуспешно добивались чести носить
партбилет на сердце. Мне же дважды предлагали заманчивый пост - главного
инженера крупного НИИ и ректора вуза при условии, что подам заявление с
просьбой принять в партию. Всякий раз под тем или иным предлогом
отказывался. Сейчас понимаю: дело было не в нудных партсобраниях и боязни
партийных поручений. Просто я сознавал, что никогда не стану таким
коммунистом, как отец, а другим быть не хотел.
Был ли я диссидентом? Ни в коей мере! Признаюсь в невежестве: само
понятие "диссидент" как-то не укладывалось в мое сознание. Я оставался
советским человеком, и нынешнее ироническое "одобрямс" разделял "целиком и
полностью". Существовали определенные "правила игры". Они меня устраивали.