"Эдгар Аллан По. Литературная жизнь Какваса Тама, Эсквайра" - читать интересную книгу автора

родительской помощи, и соединенными усилиями нашей мысли спустя несколько
часов мы с отцом сочинили стихотворение:
Писать стихи о "Брильянтине Тама"... -
Нелегкий труд, скажу вам прямо.
Точка (стоп).
(Подпись) -Сноб,
Конечно, опус этот не был слишком пространным, но "пора понять", как
сказано в "Эдинбургском обозрении", что достоинство литературного
произведения не определяется его размером. Что касается требования
"Ежеквартального обозрения" "много и упорно учиться", то смысл его туманен.
В общем, я был доволен первой пробой пера, и возникал только вопрос о том,
куда бы ее пристроить. Отец советовал послать стихи в "Слепень", но два
обстоятельства побудили меня отклонить его предложение: я опасался вызвать у
редактора зависть и к тому же мне было известно, что он не склонен платить
за оригинальные произведения. Тщательно все взвесив, я предназначил мои
стихи для страниц "Сластены", журнала более солидного, и стал с нетерпением,
но покорный судьбе ждать дальнейшего развития событий. В следующем же номере
я с радостью увидел мое стихотворение на первой странице, оно было
опубликовано полностью в сопровождении следующих примечательных слов,
напечатанных курсивом и в скобках:
(Обращаем внимание наших читателей на публикуемые ниже восхитительные
стансы "Брильянтин Тама". Нет нужды говорить о их великолепии и пафосе; их
невозможно читать без слез. Тем, кто с отвращением вспоминает снотворные
строки, написанные на ту же возвышенную тему грязной лапой редактора
"Слепня", рекомендуем сравнить оба эти произведения.
P.S. Сгораем от нетерпения разгадать тайну, которую скрывает псевдоним
"Сноб". Можем ли мы надеяться побеседовать с автором лично?)
Все это нисколько не расходилось с истиной, но, признаюсь, несколько
превзошло мои ожидания, - пусть былое непонимание ляжет вечным позором на
мою родину и человечество. Однако я, не теряя времени даром, отправился к
редактору "Сластены" и, к великому моему счастью, застал этого джентльмена
дома. Он приветствовал меня с искренней почтительностью, в которой сквозило
отеческое и покровительственное восхищение, вызванное, конечно, моим крайне
юным и беспомощным видом. Пригласив меня сесть, он сразу же заговорил о моем
стихотворении, но скромность да не позволит мне повторить те тысячи
комплиментов, которые он расточал. Впрочем, похвалы мистера Краба (такова
была фамилия редактора) отнюдь не являлись набором льстивых фраз. Он
разобрал мое произведение с полной непринужденностью и знанием дела, смело
указав мне на ряд ничтожных погрешностей, что высоко подняло его в моих
глазах. Разумеется, речь зашла о "Слепне", и, надеюсь, я никогда не навлеку
на себя столь взыскательной критики и столь ядовитых насмешек, какими мистер
Краб осыпал это злополучное издание. Я привык считать редактора "Слепня"
чуть ли не сверхчеловеком, но мистер Краб рассеял мое заблуждение. Он
обрисовал литературную и приватную жизнь "Кровососной мухи" (так язвительно
назвал мистер Краб редактора "Слепня", своего конкурента) в их истинном
свете. Он, "Кровососная муха", дрянь, каких мало. Он прескверный сочинитель.
Продажный писака и фигляр. Мерзавец. Он написал трагедию - и вся страна
хохотала до упаду, написал фарс - и вселенная залилась слезами. А кроме
того, он не погнушался настрочить на него (мистера Краба) пасквиль и
обозвать его "ослом". Если же я пожелаю высказать свое мнение о мистере