"Эдгар Алан По. Фолио клуб" - читать интересную книгу автора

восемнадцать лет - еще не возраст; но в дремучей глуши, в таких царственных
дебрях, как их старое княжество, каждый взмах маятника куда полновесней.
В силу особых условий, оговоренных в духовной отцом, юный барон вступал
во владение всем своим несметным богатством сразу же после кончины
последнего. До него мало кому из венгерской знати доставались такие угодья.
Замкам его не было счета. Но все их затмевал своей роскошью и грандиозностью
размеров дворец Метценгерштейн. Угодья его были немерены, и одна только
граница дворцового парка тянулась целых пятьдесят миль, прежде чем
замкнуться.
После вступления во владение таким баснословным состоянием господина
столь юного и личности столь заметной недолго пришлось гадать насчет того,
как он проявит себя. И верно, не прошло и трех дней, как наследник
переиродил самого царя Ирода {7*} и положительно посрамил расчеты самых
загрубелых из своих видавших виды холопов. Гнусные бесчинства, ужасающее
вероломство, неслыханные расправы очень скоро убедили его трепещущих
вассалов, что никаким раболепством его не умилостивишь, а совести от него и
не жди, и, стало быть, не может быть ни малейшей уверенности, что не
попадешь в безжалостные когти местного Калигулы {8*}. На четвертую ночь
запылали конюшни в замке Берлифитцинг, и стоустая молва по всей округе
прибавила к страшному и без того списку преступлений и бесчинств барона еще
и поджог.
Но пока длился переполох, поднятый этим несчастьем, сам юный вельможа
сидел, видимо весь уйдя в свои думы, в огромном, пустынном верхнем зале
дворца Метценгерштейн. Бесценные, хотя и выцветшие от времени гобелены,
хмуро смотревшие со стен, запечатлели темные, величественные лики доброй
тысячи славных предков. Здесь прелаты в горностаевых мантиях и епископских
митрах по-родственному держали совет с всесильным временщиком и сувереном о
том, как не давать воли очередному королю, или именем папского всемогущества
отражали скипетр сатанинской власти. Там высокие темные фигуры князей
Метценгерштейн на могучих боевых конях, скачущих по телам поверженных
врагов, нагоняли своей злобной выразительностью страх на человека с самыми
крепкими нервами; а здесь обольстительные фигуры дам невозвратных дней
лебедями проплывали в хороводе какого-то неземного танца, и его напев,
казалось, так и звучит в ушах.
Но пока барон прислушивался или старался прислушаться к оглушительному
гаму в конюшнях Берлифитцинга или, может быть, замышлял уже какое-нибудь
бесчинство поновей и еще отчаянней, взгляд его невзначай обратился к
гобелену с изображением огромного коня диковинной масти, принадлежавшего
некогда сарацинскому предку враждебного рода. Конь стоял на переднем плане,
замерев, как статуя, а чуть поодаль умирал его хозяин, заколотый кинжалом
одного из Метценгерштейнов.
Когда Фредерик сообразил, наконец, на что невольно, сам собой обратился
его рассеянный взгляд, губы его исказила дьявольская гримаса. Но оцепенение
не прошло. Напротив, он и сам не мог понять, что за неодолимая тревога
застилает, словно пеленой, все, что он видит и слышит. И нелегко ему было
примирить свои дремотные, бессвязные мысли с сознанием, что все это творится
с ним не во сне, а наяву. Чем больше присматривался он к этой сцене, тем
невероятней казалось, что ему вообще удастся оторвать от нее глаза - так
велика была притягательная сила картины. Но шум за стенами дворца вдруг стал
еще сильней, и когда он с нечеловеческим усилием заставил себя оторваться от