"Эдгар Алан По. Фолио клуб" - читать интересную книгу автора

спросил кто-то из вассалов, когда слуга скрылся, а огромного скакуна,
которого наш вельможа только что приобщил к своей собственности, уже вели,
беснующегося и рвущегося, по длинной аллее от дворца к конюшням.
- Нет! - отозвался барон, резко повернувшись к спросившему. - Умер? Да
что вы говорите!
- Это так, ваша милость, и для главы вашего семейства это, по-моему, не
самая печальная весть.
Мимолетная улыбка скользнула по губам барона:
- И как же он умер?
- Он бросился спасать своих любимцев из охотничьего выезда, и сам
сгорел.
- В са-мом де-ле! - протянул барон, который, казалось, медленно, но
верно проникался сознанием правильности какой-то своей догадки.
- В самом деле, - повторил вассал.
- Прискорбно! - сказал юноша с полным равнодушием и не спеша повернул
во дворец.
С того самого дня беспутного юного барона Фредерика фон Метценгерштейна
словно подменили. Правда, его теперешний образ жизни вызывал заметное
разочарование многих хитроумных маменек, но еще меньше его новые замашки
вязались с понятиями аристократических соседей. Он не показывался за
пределами своих владений, и на всем белом свете не было у него теперь ни
друга, ни приятеля, если, правда, не считать той непонятной, неукротимой
огненно-рыжей лошади, на которой он теперь разъезжал постоянно и которая,
единственная, по какому-то загадочному праву именовалась его другом.
Однако еще долгое время бесчисленные приглашения от соседей сыпались
ежедневно. "Не окажет ли барон нашему
празднику честь своим посещением?..", "Не соизволит ли барон принять
участие в охоте на кабана?.." "Метценгерштейн не охотится", "Метценгерштейн
не прибудет", - был высокомерный и краткий ответ.
Для заносчивой знати эти бесконечные оскорбления были нестерпимы.
Приглашения потеряли сердечность, становились все реже, а со временем
прекратились совсем. По слухам, вдова злополучного графа Берлифитцинга
высказала даже уверенность, что "барон, видимо, отсиживается дома, когда у
него нет к тому ни малейшей охоты, так как считает общество равных ниже
своего достоинства; и ездит верхом, когда ему совсем не до езды, так как
предпочитает водить компанию с лошадью". Это, разумеется, всего лишь нелепый
образчик вошедшего в семейный обычай злословия, и только то и доказывает,
какой бессмыслицей могут обернуться наши слова, когда нам неймется
высказаться повыразительней.
Люди же более снисходительные объясняли внезапную перемену в поведении
молодого вельможи естественным горем безвременно осиротевшего сына, забыв,
однако, что его зверства и распутство начались чуть ли не сразу же после
этой утраты. Были, конечно, и такие, кто высказывал, не обинуясь, мысль о
самомнении и надменности. А были еще и такие - среди них не мешает упомянуть
домашнего врача Метценгерштейнов, - кто с полным убеждением говорил о черной
меланхолии и нездоровой наследственности; среди черни же в ходу были неясные
догадки еще более нелестного толка.
Действительно, ни с чем не сообразное пристрастие барона к его новому
коню, пристрастие, которое словно бы переходило уже в одержимость от каждого
нового проявления дикости и дьявольской свирепости животного, стало в конце