"Эдгар Алан По. Разговор Эйрос и Хармионы (пер.Берштейн)" - читать интересную книгу автора

элегантной беседой про милые болота Коннаута, что она только меня одного и
слушала. Под конец подарила она меня такой прелестной улыбкой от уха до уха,
что я сразу осмелел и пожал ей кончик мизинца самым что ни на есть галантным
манером, а сам знай гляжу на нее во все глаза.
И подумайте только, что за хитрая плутовка, лишь только она увидела,
что я ей лапку пожимаю, она ее цап - и за спину. Мол, что вы, сэр Патрик
О'Грандисон, вот теперь вам будет удобнее, а то право же, хороший тон не
допускает, чтобы вы мне ручку пожимали прямо на глазах у этого
иностранца-французика мусью Мэтр дю-танца.
Я ей в ответ подмигнул, словно говоря: "Ладно, что до хитростей, то
можете на сэра Патрика положиться". И эдак не спеша приступаю к Делу. Вы бы
умерли, если б видели, как я помаленьку, осторожненько просунул руку между
спинкой дивана и спиной хозяйки. А там - ее лапка дожидается, словно говорит
"Свет доброго утра вам, сэр Патрик О'Грандисон, баронет". Ну, я ее пожал
слегка, так только, для начала, самую малость, боясь, не дай бог, показаться
грубым. И - ах ты боже мой! - она мне отвечает самым легким и
нечувствительным пожатием, какое мне в жизни доставалось. "Кровь и гром, сэр
Патрик, - думаю я про себя, - ты один и никто другой - самый красивый и
самый счастливый ирландец изо всех сыновей славного Коннаута". И тут уж я
жму ей лапку от всей души, и она, моя красавица, тоже жмет мне руку в ответ
вполне чувствительно. Но вы бы лопнули от смеха, видя глупое зазнайство
французика, - он так перед ней рассыпался, и ухмылялся, и лопотал, и
бормотал, что в жизни я не слыхивал ничего подобного. И пусть дьявол меня
заграбастает, ежели я вдруг своими глазами не увидел, как он возьми да
подмигни ей. Ох, ну и разозлился же я, не дай вам господи!
- Разрешите, - говорю, - уведомить вас, мусью Мэтр дю-танц, - эдак
вежливо говорю, ничем меня не возьмешь, - что хороший тон не допускает
пялиться и зыриться на благородную женщину, тем паче таким вот, как вы. И с
этими словами снова пожимаю ей лапку, словно хочу сказать: "Ни боже мой, не
сомневайтесь, мое сокровище, сэр Патрик - ваша надежная защита". И снова
чувствую ответное пожатие, словно она мне отвечает "Правда ваша, сэр Патрик,
- а мне это понятнее всяких слов. - Правда ваша, клянусь душой, вы -
джентльмен что надо, и это как бог свят". Да еще открывает свои ясные
буркалы во всю ширь, так что они у нее едва вовсе не выскочили, и смотрит
сначала в сердцах на мусью Лягушатника, а потом на меня с улыбкой, что твой
солнечный свет.
- Ах так! - говорит этот наглец. - Вот оно что! И вули-ву, пули-ву, - и
вбирает голову в плечи все глубже и глубже, а рот изгибает дугой углами вниз
- и ни гу-гу.
Сами понимаете, дальше - больше, сэр Патрик совсем рассвирепел, потому
что французишка снова подмигивает моей вдовушке, а вдовушка снова мне руку
жмет, словно говоря: "Ну-ка, покажите ему, сэр Патрик О'Грандисон, клянусь
душой!".
Издал я могучее проклятье: - Ах, ты, - говорю, - паршивый лягушатник и
такой-рассякой такой-то сын! - Но в эту минуту что бы вы думали она делает?
Вскакивает с дивана, словно ужаленная, и бегом к дверям. А я гляжу ей вслед
и совершенно ничегошеньки понять не могу. Видите ли, ведь я-то знал про
себя, что далеко она не уйдет, не сбежит вот так вниз по лестнице за здорово
живешь: я же ее за руку держу и ни на минуту не отпускаю. Вот я и говорю:
- Не кажется ли вам, мадам, что вы самую что ни на есть чуточку