"Николай Михайлович Почивалин. Сибирская повесть" - читать интересную книгу автора

создадите? Ну, что, мол, за вопрос - озолотим! А сам, помню, сижу в
замызганном ватнике в правлении, в окне по стеклу капли с кулак ползут -
тоска.
Под вечер приезжает. Дороги развезло, осень, - он до нас на какой-то
попутной доходяге весь день ехал. С телеги слез - грязный, синий, а смотрю
- в галстуке. Одним словом, наш Карл Леонхардович. Сейчас-то он хоть и
постарее, да справный, гладкий. А тогда посмотрел бы - кожа да кости, это
при его-то росте, представляешь?
Под глазами - синь-темно, кожа на лице, скажи, как у заморенного гуся
висит, один только нос в натуральной величине. В общем, не работу с него
сейчас требовать, а на поправку ставить... Глянул я на его документы:
ученый садовод из Эстонии, в ихнем Наркомземе работал. Ну что ему, думаю,
у нас делать - ученому-то! Сад наш в ту пору заплошал, руки не доходили;
только когда ранетка поспевала, о нем вспоминали.
Ну, делать нечего - приехал, назад не отправишь.
Да и человек, вижу, с дороги вконец измучился. Как сел против меня на
табуретку, так и сидит, не шелохнется, словно неживой. Только вода с плаща
стекает, об пол постукивает. А тут мне галстучек его опять в глаза лезет;
не колхоз тебе, думаю, а кабинет с секретаршей. Не работник мне, а обуза!..
Стал я раскидывать, куда его на квартиру определить, да так ничего и не
надумал. Сам без году неделя в селе, а сибиряки, знаешь, парод не простой.
Скрытный, гордый.
Пока ты его в себе не убедишь, он перед тобой ни дома, ни души
нараспашку не раскроет... Одним словом, повел я его к себе. Квартировал я
тогда у Седова, у парторга.
Старуху он свою, вскорости, как война началась, похоронил, дочка в
городе в институте училась, вот я у него и обосновался.
Сам я в ту пору неизвестно кто был - ни вдовец, ни женатый. В общем,
самая подходящая компания: один топчан стоит, другой, думаю, поставим, и
вся недолга...
Привел, усадил, начинаю было на кухне Ивану Осиповичу, это хозяину-то,
объяснять потихоньку, как да что, - без спроса ведь привел. А он мне тоже
негромко: не болтай зря, сам вижу! Захлопотал, картошки наварил, капусты
соленой принес, откуда-то заповедную поллитровку достал - все чин-чином...
Ну, сели мы, поели, выпили. Молчит наш гость. Я ему про колхоз рассказал,
про то, как мы тут с бабами бедуем, - молчит. Про сад ненароком помянул,
скажи ведь, - как подменили человека!
Голос подал, глаза вроде ожили, а то, как у мертвеца, стылые были. Я,
говорит, потому сюда и просился, что сад у вас есть. Давно, говорит, о нем
знаю - до резолюции на какой-то выставке и старика видел. Вот тут, с
натугой, по словечку, кое-что мы с Иваном Осиповичем про него и узнали:
Бумажки-то его я видел, да разве по бумажкам человека поймешь? Всю жизнь
садами занимается. До того, как Эстония к нам подключилась, сад у него
свой был, двух работников держал. Рассказывал - чего только в том саду у
него не было, дез опыты ставил. Работу печатную на своем языке выпустил.
И подумай ведь: сам сад государству отдал. Сначала в нем заведующим
остался, потом в Наркомзем перевели - большим человеком был. И тут его,
как эвакуировался, в облсельхозуправленпе брали, да отказался. К саду,
говорит, поближе... Сказал вот так и вроде спохватился.
Вы, говорит, товарищи, не думайте, что я опытами к вам приехал