"Николай Михайлович Почивалин. Ольга Ивановна (рассказ)" - читать интересную книгу автора

скорей условная, нежели материальная, зато все остальное в ней, броское и
характерное, - белокурые волосы и синие глаза - от отца. Красивый, должно
быть, человек.
- Назяблись в дороге? Вон какие холода завернули, - глядя счастливыми
глазами, спрашивает Ольга Ивановна. - Сейчас я чай скипячу. А может, есть
хотите? Нет, правда?
Несколько минут спустя в клетчатом фартучке Тома сидит за столом и ест
манную кашу, отвечая мне дружелюбными гримасами; Ольга Ивановна, оглядев
накрытый стол, садится напротив.
- Ну все, - удовлетворенно говорит она. Сейчас, вблизи, от нее слегка
пахнет карболкой, йодоформом или чем-то еще, чем пахнут больничные
коридоры и белые халаты.
Мы встречаемся взглядами - легкий, чуть певучий голос Ольги Ивановны
мягко опадает.
- Спасибо вам, что приехали. Нет, нет, погодите - я объясню. Понимаете:
живу все эти годы и все чувствую, что должна я о нем рассказать кому-то. Я
ведь о нем все знаю, а больше никто. Один он был. Тетка у него была, так
еще до него умерла. Вот и получается, что никто не знает. Кроме меня. Все
эти годы и ждала чего-то. А тут прочитала и давай вам строчить. Как же,
думаю, так, что человек никому не нужен? Не может так быть...
Я трогаю ладонями горячие бока стакана, медлю и прямо спрашиваю:
- Ольга Ивановна, а почему вы думаете, что это тот Опарин? Совпадение
имени и фамилии еще ничего не значит. В войну всякое бывало.
- Да что вы! - Серые, с упреком глянувшие на меня глаза полнятся
изумлением. Словно защищаясь, Ольга Ивановна прижимает к груди тонкие, с
коротко обрезанными ногтями руки. - Что вы, что вы! Он.
Она срывается с места - в спальне хлопает поспешно выдвинутый ящик
комода. "Фотография", - догадываюсь я.
- Вот.
Ольга Ивановна держит плоский черный бумажник из искусственной кожи, по
виду в нем ничего нет. Укоризнепно взглянув, она вынимает из него
сложенную вдвое газетную вырезку, молча протягивает мне.
Плохая, прожелтевшая от времени бумага на сгибе совсем стерлась, зато
крупный хоть и выцветший заголовок читается отчетливо: "Роту ведет
комсомолец Опарин". Обычная, наспех написанная заметка, рассказывающая о
том, как старший сержант Опарин заменил убитого командира и повел роту в
атаку. Таких заметок во фронтовых газетах печаталось в те годы тысячи.
Мне, бывшему армейскому газетчику, старая пожелтевшая вырезка говорит,
конечно, о многом, но не о самом главном.
Не названо даже имя этого старшего сержанта Опарина, славного, должно
быть, парня.
- И вот еще, - негромко говорит Ольга Ивановна, подавая вторую такую же
вырезку.
Какие-то стихи.
Безучастно читаю ничего не говорящее название - "Ровесникам",
машинально пробегаю взглядом первую строчку, поспешно смотрю вниз, где
стоит... моя подпись. Боже, сколько же разного напоминают мне эти кси
рявые строчки, написанные тоскливой морозной ночью под Богородицком и
потом напечатанные в такой же военной газете!