"Николай Михайлович Почивалин. Моя сберегательная книжка (рассказ)" - читать интересную книгу автора

иногда - ненадолго, порой - навсегда...
Много говорит сейчас и мне встреча с этой маленькой станцией. С
несколькими жилыми домами и вокзалом, окрашенными в кирпичный цвет, с
выщербленным перроном, каменной, как огромный гриб, водокачкой и
традиционными тополями, на которых, как и тридцать лет назад, все так же
гнездятся громкоголосые грачи...
Я хорошо помню, как впервые мы приехали сюда.
Б маленьком зале ожидания, залитом синим предрассветным светом, гулко,
как в бочке, раздается мой сухой коклюшный кашель. Белобородый дедушка
наливает из блестящего кофейника и подает мне и поныне единственное от
этой болезни лекарство - холодную воду. Отец, мать и кто-то еще,
незнакомые, кладут на мокрую от росы подводу наш дорожный багаж...
Потом мы часто приходили сюда по вечерам - в эту пору на пять минут
останавливался скорый поезд, и обычно безлюдная станция оживала.
Крестьянки выносили то дымящуюся картошку и помидоры, то кислое молоко и
соленые огурцы - по сезону. Прогуливались обычно с женами и детьми,
здоровались и дружно обменивались несложными новостями начальник станции и
лесничий, учительница и заведующий почтой. Подлетал скорый, раздувая белые
усы пара, и несколько коротких минут вся сельская интеллигенция словно
дышала воздухом иного, большого мира...
Мое детское воображение поражал чаще всего последний вагон. Отделанный
темным, в прожилках, дубом, словно лакированный, с блестящими поручнями и
шелковыми шторами на окнах, он не походил на своих зеленых собратьев, и
даже проводники в нем были другие - важные и неразговорчивые. В этот
нарядный вагон никто в Никулине не садился, никто из него не выходил, и я
недоуменно размышлял: что за люди в нем ездят?.. Несколько лет назад мне
довелось проехать в одном из таких последних "международных" вагонов, и
помню, как я был разочарован. Рядом с нынешними цельнометаллическими
вагонами былой аристократ железнодорожного транспорта явно проигрывал,
старика не спасали ни дубовые панели, ни потускневшая медная отделка...
Наконец, со станцией связано и еще одно событие, о котором и поныне
расскажет вам любой никулинец.
Однажды здесь остановился необычный, всего из трех вагонов, поезд.
Шел шестой час утра, но на перроне, вместо заспанного дежурного, стоял
сам начальник станции в ослепительно красной, пленявшей воображение всех
мальчишек Никулина фуражке... Прошел слух, что в поезде едет Михаил
Иванович Калинин, и отправившиеся на участок путевые рабочие, поахав,
остановились. Один из них, в красноармейской гимнастерке и босой,
вспрыгнул на подножку, изогнулся, заглядывая в окно, и вдруг радостно
заорал:
- Михаил Иваныч, ты чего ж, выходи! Покалякаем...
Минуту спустя из вагона вышел Калинин и, улыбаясь, покачал головой.
- Чего ж так кричать-то? Люди еще спят.
В легкой белой рубашке, добродушно поблескивая очками, Михаил Иванович
спрыгнул на влажную, сбрызнутую недавним ночным дождиком землю и, пока
паровоз аабирал воду, разговаривал с рабочими.
Высокий путеец в красноармейской гимнастерке, привезенной с
гражданской, стал после этого сельской достопримечательностью и
знаменитостью. Я помню, как, широко улыбаясь, он охотно показывал каждому
спрашивающему растопыренную мозолистую ладонь и начинал с самого главного: