"Сергей Подгорный. Дом со статуями (Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы")" - читать интересную книгу автора

фантазией", и не было предельного рационализма, математической
выверенности и скуки, свойственной моим современникам. Я часто
задумывался: "Отчего так изменилось искусство?" Выходило - все дело в том,
что люди с самого зарождения цивилизации стремились, затратив как можно
меньше усилий, получить как можно больше благ. Они изобрели рычаг, стали
использовать для своего передвижения животных, поднимали к.п.д.
двигателей, а потом появились кинематограф и телевидение. Зачем каждый раз
заново играть одну и ту же пьесу, если можно сыграть только раз, записать
на ролик и демонстрировать сколько угодно? Пойдем дальше. Зачем выдумывать
Буратино, Карлсонов и делать вид, что веришь этой чепухе? Зачем изощряться
в форме и отделке зданий, тратить время на барельефы и колонны, стоит ли
изводить на них время и материал? Не лучше ли вместо этого сделать жилище
просторнее и построить аттракционы-тренажеры?..
Машины заботятся о психологической совместимости и делают это отлично.
Медицина может избавить человека от всяких комплексов и сделать его
личность оптимальной для существующих условий, так зачем нужны
психологические романы? Зачем любовные истории, где он любит и страдает
из-за того, что она не может его понять, или наоборот? Зачем вообще
художественная литература, если каждый похож на каждого? Не разумнее, не
рациональнее ли писать статьи и рефераты, которые несут больше информации?
Нет, воображение - вещь полезная и нужная, если оно направлено на
создание принципиально нового двигателя для звездолета, но если вы
обратите его на то, чтобы высечь из скалы фигуру конного индейца, вас
потянут на обследование и обязательно найдут какой-нибудь психический
дефект.
А самое главное - кто разрешит вам использовать скалу таким образом?
Раньше, во времена тех древних книг, это было возможно, но время
необратимо. Я все это понимал. Я любил придумывать рассказы с
привидениями, рисовать сказки и лепить из пригодных для этого пластмасс
когда-то обитавших на Земле животных. Я никому не говорил об этом, потому
что знал о последствиях. Я рисовал и сжигал листы с рисунками, лепил и
уничтожал скульптуры, придумывал рассказы и рассказывал их лишь одному
себе. Но мне было больно, что созданное моим воображением гибнет, едва
успев родиться. И я знал, какое будущее меня ждет.
Вот тогда я решил стать астронавтом, чтобы найти подходящую планету и
быть на ней самим собой. И вот я здесь. Я обладаю свободой и волей,
ограниченными только моими возможностями, и строю Дом с колоннами из
розового базальта. Я делаю его таким, каким представляю. Он останется и
будет существовать еще много веков после моей смерти, и тот, кто
когда-нибудь окажется здесь, прочтет мое имя на фасаде. А что останется
после тебя, ТОМ? (Я знаю, ты - психиатр, а всех психиатров зовут ТОМами,
как всех астронавтов - МАКами, только у каждого свой индекс.) Ты придешь в
негодность, и тебя заменят столь же стандартным; никто и не заметит
замены.
Неужели у тебя ни разу не возникало желания делать то, к чему тебя
влечет? Делать то, что можешь сделать лишь ты один? ТОМ?
Глаза МАКа сухо блестели, он сбивался, потому что ему было что сказать,
но он отвык быть многословным.
ТОМ не сводил глаз с его лица и был ошеломлен этой ересью. Он готовился
услышать что угодно, но только не то, что услышал в действительности. Он