"Роман Подольный. Закон сохранения" - читать интересную книгу автора

канистра с водой. Он хвалит себя, что сразу догадался сказать про воду.
Доставляют регулярно. Речка, конечно, пересохла.
Впервые в жизни у него оказалось достаточно времени - на все, что
только он может сейчас делать. И не с кем торговаться из-за времени. Он
отгорожен от мира самой прочной на свете стеной, от такого медлительного
большого мира. Временной коэффициент сейчас один к двум тысячам. Ничто
живое не выдержит, если в части организма время пойдет в две тысячи раз
быстрее. Птиц жалко. И насекомых. Заденут хоть крылышком границу - и все.
Но делать нечего. Вон вал селя - в сотне метров сзади. Михаил не
оглядывается, он и так знает, что никуда этот вал не денется, с места не
сдвинется, пока включено N-поле. Жалко, что пришлось охватывать такой
огромный объем пространства. Зато ясно теперь, что прибор может и это. До
сих пор на такое не замахивались, не рисковали - жалели время. Его и
других доноров. А теперь деваться было некуда.
Надо продумать вот такой вариант: что если в N-поле будет помещен
человек в состоянии анабиоза? Будет ли в этом случае работать рычаг
времени? Вряд ли. Но попробовать следует. Запишу в программу
экспериментов.
Деревья - черт их знает какие, вот дурак, никак не мог ботаникой
поинтересоваться, все, понимаешь, времени не находил - уже второй раз
теряют листья. Программа природы. Для них уже второй раз приходит жестокая
горная зима, хоть солнце и палит вовсю.
Михаил уходит в палатку. Семнадцать часов бодрствования - семь часов
сна. Не меньше семи. Он давно обещал это Але. Еще в Москве. Сколько лет
прошло с тех пор? Для Али - три недели.
Воду, еду, лекарство, письменные принадлежности ему забрасывают.
Есть удобное место. Для стоит как раз там. И смотрит. А что она может
увидеть? Он же движется в две тысячи с лишним раз быстрее, чем она и все
они там, в этом фантастически медлительном мире к северу от зоны М-поля,
где живет Михаил, Зато мир к югу от этой зоны еще медлительнее. В один час
Михаила укладывается меньше двух секунд людей, которые сейчас хлопочут в
поселке, увозя из-под удара детей и женщин, пока мужчины сооружают
заградительные заслоны на пути селя. Зато там, где нависает над пересохшей
речушкой чудовищно-безобразный вал селя - песок, глина, обломки скал,
серо-желтое вспененное месиво - двум годам Михаила соответствуют только
полсекунды. Вал движется не для него и не для них. Полтора года
одиночества. Гора исписанных общих тетрадей. Хорошо, что он об этом
подумал заранее. Вот книг надо было попросить. Они не догадались. Не
успели догадаться. Ведь у них прошло лишь шесть часов.
Хорошо, что он придумал когда-то, как сделать, чтобы можно было
отходить от аппаратуры, - оставаясь в пределах зоны, конечно.
Медленно-медленно встает после короткого тревожного сна очень уставший
человек. Только не хватает, чтобы он сейчас умер. Аппарат ведь тут же
отключится. Валидол под язык. Не помогает. Нитроглицерин. Аля говорила -
нитроглицерин надо принимать только лежа. Но и ей не проверить сейчас, как
он принимает лекарства.
Сегодня у них вечернее свидание. Он придет - для нее - на три секунды
раньше. Должен прийти. А здорово сдвинулось солнце за эти полтора года
одиночества. Он выходит на поляну. Аля на месте. Как все эти месяцы. Как
все последние часы. Ее видно хорошо. А чтобы она его увидела, требуется