"Радий Погодин. Черника (Рассказ) (детск.)" - читать интересную книгу автора

беспамятно, но и в этом глухом сне все таился в угол, в тень, к самой
стенке, даже полушубок старый, ненужный сейчас в тепле, натянул себе на
голову, и лицо его белело под полушубком не лицом мужика-солдата, а
птицей, попавшей в силок и забившейся в темный куст.
Она вздохнула, вымыла его сапоги, поставила подошвами к заслонке.
Он не почувствовал, как жена легла к нему тихо и осторожно, его
исстрадавшийся мозг и большое, измученное страхом тело спало наконец, с
одним только долгим желанием - спать. Зато она ощутила сразу, как
вздрагивает он при легком прикосновении, как теснее жмется к стене, потому
лежала не шевелясь, глядя в потолок, сложенный из затемневших тесаных
горбылей. Потолок еще не заморился до темно-дубового цвета, как в старых
избах, он был только смуглым, как плечи косцов и мальчишек.
Закрывая глаза и придавливая их веками, она видела своего Петра,
каким знала раньше, - жаркой и неуемной силы мужем. Глядя на них,
деревенские мужики завистливо и бесстыдно жалели ее: мол, как она, такая
лозина, выдерживает его силу. И щурились, как коты: мол, на то и лозина -
гнется, а не ломается. Зависть та относилась к нему, к ней относилось лишь
изумление да хохоток.
В деревне Малявино, где она проживала в девичестве, были качели, как
во всех деревнях в этой местности. Тяжелые, на крепких сосновых столбах,
со скрипучим бревном наверху, из крепких широких тесин рама-раскачка.
Качалась Клавдя с подружками, и взлетала та качель под небеса. Бык пришел
деревенский, может быть, не понравились ему разноцветные шумные девки,
которые почему-то не ходят, как прочие, а летают. Бык наставил лоб, и
ударили качели в лоб быку. Он присел на задние ноги - девки с качелей
полетели через него по воздуху. Качели еще раз быку ударили в лоб -
потише. И еще раз - совсем тихо. Бык для порядка сломал раму-раскачку,
боднул столбы и пошел было к коровнику. Девки, с земли поднявшись,
заохали, заорали громко. Не понравилось быку их поведение. Девки, хромая,
бежали от быка подальше, только она не могла встать с земли, у нее
подвернулась лодыжка и хрустнула.
Она потеряла сознание, но, когда бык на нее дохнул, когда обожгло ее
бычье дыхание, она открыла глаза - рога вразлет и громкие злые ноздри с
кольцом. Бык ее катнул, чтобы на второй раз ударить. Но не ударил.
Набежавший откуда-то парень схватил его за кольцо - бык взревел, взвинтил
пыль ноздрями и пошел, дуя в землю и не оглядываясь.
Парень был из другой деревни, назывался Петром. Он взял ее на руки
бережно и понес. И так нес ее до самой войны...
Сейчас она как бы глядела в те ласковые Петровы глаза, покачивалась
на его сильных руках, словно потолок расступился и пропустил ее в прошлое.
И сердце ее ликовало так же, как и в тот раз. Но, полежав в темноте, она
очнулась, и пришли наконец мысли о сегодняшнем, как галочья стая: все
кричат и каждая громче другой.
"И чего ты, дура? Радуйся, дура, муж живой. Ну, бежит..."
"Почему бежит? По какому праву? А мы как же? Пашка? Мы-то как будем
одни?"
"Так и будем. Война - все воюют. Всем плохо. Небось не по радости
бежит. Побежишь: против танка и твой муж - козявочка".
Мысли мучили ее до рассвета, их галочий крик нестерпимый постепенно
переходил в ровный унылый голос, смирный и убедительный: "Ничего не