"Радий Погодин. Рассказы о Ваське Егорове" - читать интересную книгу автора

понятиям, хуже нет. Домовой ни к пожару, ни к войне из избы не уходит -
только к мору. Понял, какая темная? Зато справедливая, отходчивая,
фигуристая, добрая и очень красивая. Я думаю, она самая красивая в вашем
доме, окроме, конечно, твоей мамы.
Через несколько минут Анастасия Ивановна подошла к ванной, и другим,
совсем мирным, даже ласковым голосом объявила:
- Выходите. Уже все проветрилось. Я утку опять разогрела.
И они сидели уже вчетвером: и Васька, и Васькина мама, ели утку и
слушали, как Афанасий Никанорович нахваливает отходчивое и доброе сердце
Анастасии Ивановны и ее красивые глаза. А она молчала, задумчивая, и
вздыхала, подперев алую щеку пальцем.
Вывезли ее в Ленинград из глухой деревни, где и колхоза-то толком не
было, для домашней работы к пожилому образованному человеку. И человек этот
старый - архивариус - вскоре помер. Анастасия Ивановна в свою деревню
возвращаться не захотела, пошла работать на Балтийский завод в столовую
официанткой и поменяла комнату. А надо сказать, что архивариус ее грамоте
научил.
- Думаю, он ее щупал, - делился с Васькой Афанасий Никанорович и,
спохватываясь, что говорит с мальчишкой, исправлял свою оплошность
вопросом: - У вас в школе сейчас как - девчонок щупаете?
Васька краснел густо и надолго.
Анастасия Ивановна была на девять лет старше Васьки, он называл ее тетя
Настя, но серьезности к ней не испытывал, и когда она, высоко подоткнув
юбку, мыла пол в коридоре, Васька, хоть и бросало его в жар так, что опухшие
уши к плечам свисали, с трудом одолевал хулиганское желание дать ей коленом
пенделя.
Познакомилась Анастасия Ивановна с Афанасием Никаноровичем, как она
сама говорила, случайно. Случай вышел такой - Васька ненароком подслушал, он
в ванной клюшку строгал, а дверь в ванную шла из кухни.
"Коридор от раздачи до зала узкий, - рассказывала Анастасия Ивановна
Васькиной маме. - Если кто с подносом идет, пережидать приходится - не
разойтись. Вот иду я с подносом. Борщи - тарелка на тарелке горой, с пылу. А
маляр на корточках стену красит. Я к другой стене прижимаюсь, стараюсь
бочком, а он хвать меня за ноги, я чуть поднос-от не выронила. Он мне всякие
красивые слова говорит, а сам меня щупает, ноги гладит. А у меня мысль одна,
как бы поднос-от не уронить, не ошпарить ему лицо. Жалко же человека. И не
знаю, что делать: то ли кричать, то ли еще что? Стыдно, человек в возрасте,
а ноги мне гладит. Я и говорю ему строго:
"Товарищ, вы бы не согласились ремонт мне произвести на жилплощади? Я
сама, говорю, неумелая, у нас в деревне обои не клеют".
"С полным моим удовольствием, - отвечает. - Адрес ваш будет какой?"
"Адрес я на обратном пути вам сообщу, сейчас у меня борщи стынут".
Он прижался к стенке и смеется, леший.
На обратном пути я хотела его подносом по голове хватить, а он стоит,
высокий такой и глаза ласковые.
"Вы, говорит, меня извините. Вы такая красивая, что даже святой угодник
Микола не устоял бы у ваших ног".
Как-то Афанасий Никанорович принес в бутылке с притертой пробкой
люминесцентный порошок. Порошок в темноте светился голубым огнем.
- Для борьбы с суеверием, - объяснил Афанасий Никанорович. - Настька-то