"Александр Покровский. Бортовой журнал 2" - читать интересную книгу автора

Он говорит, что иногда эти канцеляризмы, эти языковые нелепицы
позволяют понять философию обыденного сознания. То есть можно понять, что же
творится внутри этих людей - наивная церковь, дурацкая богобоязненность или
пионерский способ прикрыть собственный цинизм.
Я встал на защиту отечественной прокуратуры. Я сказал, что они пытаются
упорядочить то, что невозможно упорядочить, и им не удается это упорядочить,
и тогда они называют это по-другому или меняют ударение в привычных словах,
показывая тем самым, что это слово совсем не то, а другое - не "возбуждено",
а "возбуждено" - ударение на втором слоге вместо четвертого. Возбуждение
неприлично. Момент-то серьезный, пафосный, решается судьба, а тут какое-то
возбуждение, видишь ли. Поэтому и "данное преступление" - это не просто
какое-то там преступление вообще, а это вот это, конкретное преступление.
Это как артикль the в английском языке.
Все это попытки загнать русский язык в рамки ответственности. Тут
пресекается смех, любые попытки веселости: "Дело возбуждено!" ("Ах какое у
нас дело! Ах как оно возбуждено-то! Ты гляди, как возбуждено-то!") - так что
сразу пресечь, чтоб никакого подхихикивания или подхахакивания.
Да и пора, давно пора, вообще-то, относиться ко всему этому серьезно,
то есть пора трепетать.
То бишь если "дело возбуждено", то человек должен быть "о-суж-ден"
(ударение на втором слоге) - и никаких гвоздей. По-другому и быть не может.
То есть перенос ударения - это судьба.
Чья-то, конечно.
Нужно же внести серьезность в абсолютно циничное дело - мы же
преследуем вора не потому, что мы ненавидим его или само воровство; мы
преследуем вора, потому что это наша профессия, нам за это деньги платят.
Цинизм профессии пытаются каким-то образом облагородить. То есть
перестановкой ударения снимается возможность обдумывать суть действия - что
же находится за этим словом.
Коля говорит, что жаргон на то и жаргон, что он тверже события,
которого он касается. Жаргон - это зона соглашения.

* * *

Мне рассказали историю: наш вертолетоносец прибыл на Кубу с дружеским
визитом.
Как только он ошвартовался, на корабль немедленно приехала уйма гостей
(посол с работниками дипмиссии и дедушка Фидель собственной персоной).
Команда корабля построилась на палубе для торжественной встречи, ну а потом
речи, то да се, после чего все уезжают, прихватив с собой командира корабля
и всех его помощников.
Старшим на корабле оставляют начхима, и при этом его предупреждают, что
вечером приедут жены послов и дипработников, мол, поэтому не сильно
напивайся, чтоб, значит, провести экскурсию, ну и там показать-рассказать.
Только все убыли, как начхим заскучал.
И скучал он ровно до того момента, пока не пришла ему на ум мысль
чуточку хряпнуть - к вечеру-то все равно протрезвеем.
Но к вечеру он так и не протрезвел (жара плюс сорок), а потому встречал
он делегацию жен уже в очень даже теплом состоянии, но языком, язва, еще
владел.