"Помпеи нон грата" - читать интересную книгу автора (Грошек Иржи)

Книга VI Эрато

[15] На восьмой день до сентябрьских календ, что всегда соответствует двадцать пятому августа и прочей белиберде, но только в Помпеях, я проснулся ни свет ни заря не дома, а в борделе. И, судя по всему, вчерашний симпосиум удался на славу, потому что рядом со мной на постели находилась Исида, а девки были разбросаны по периметру комнаты, как на известной фреске «Погром в гареме», и весьма живописным образом. Да засыпь нас пеплом Везувия – и никакой археолог не догадается, что здесь творилось в последний день Помпеи. Почему одиннадцать девок лежат вдоль стен, а мы с Исидой – поперек кровати, и все абсолютно голые.

Кстати, ваш покорный слуга тоже имел об этом смутное представление. Скорее всего, неразбавленное вино, которым вчера мы несколько злоупотребляли, внесло свои коррективы в программу симпосиума, и, должно быть, по той же причине девки попáдали замертво и застыли в самых невероятных позах. А вы говорите – угарный газ! Я бы сказал – загадка истории, в частности, как получилось, что мы с Исидой находимся на кровати в тесной близости? Или флейтисток мне не хватило? И, опершись на локоть, я принялся их пересчитывать:

– Ать-два… Ать-два…

– Ты выиграл, – сообщила мне полусонная Исида. – Целых двенадцать раз…

– Отлично, – вяло порадовался я. – Только мне хотелось бы уточнить, что именно?

– Разве ты не помнишь? – удивилась Исида, впрочем весьма умеренно. – Возможно, это и к лучшему…

– Да чего же здесь хорошего? – зевнул я. – Если я выиграл, как ты утверждаешь, то где же приз?

– Он лежит рядом с тобой, – сказала Исида. – И не зевай как кашалот, ты нагоняешь на меня тоску, да еще с похмелья.

Ради порядка я пошарил руками вокруг себя, но ничего существенного не обнаружил, кроме обнаженной Исиды.

– Неужели? – озадачился я.

– Вот-вот, – подтвердила она.

– А как такое могло случиться, и целых двенадцать раз? – опешил я.

– Ну-у… – Исида скрестила ноги и закинула руки за голову. – Как только вчера мы заслушали все истории новоявленных шехерезад о том, как они оказались в борделе, прелюдия, само собой, закончилась и наступила пора переходить к делу. Тут я выразила сомнение, что ты сможешь осчастливить всех…

– Что значит «всех»? – нахмурился я. – Говори яснее…

– В количестве одиннадцати флейтисток, – пояснила Исида.

– И как осчастливить? – уточнил я.

– Почтить каждое лоно своим присутствием, – определила Исида.

– Тьфу, – поморщился я. – Лучше бы ты материлась.

– Нет нужды, – отбрехалась Исида. – Тебе интересно, что было дальше?

– Не очень, но продолжай, – ответил я.

– А дальше ты подтвердил свои намерения непристойным танцем, – продолжила Исида, – и заявил, что между одиннадцатью и двенадцатью нет никакой половой разницы и поэтому ты готов разобраться со всеми без исключения… Тут я должна сказать, что за время прелюдии мы достаточно выпили неразбавленного вина для того, чтобы медленно спуститься с Везувия и без разбора осчастливить все Помпеи. Однако твое бахвальство показалось мне чересчур самонадеянным, особенно по части меня…

– По какой, по какой части? – глупейшим образом пошутил я.

– Дурак, – справедливо заметила Исида. – Тогда я спросила: а можешь ли ты совершить подвиг, на который даже Геракл не отваживался? То есть способен ли ты осчастливить двенадцать раз, но только одну женщину?

– И я, конечно же, согласился? – горестно усмехнулся я.

– «Йа-йа! Натюрлих! – передразнила меня Исида. – Вас волен зи?! Чем вы хотите начать и закончить этот приятный вечер?!» – закричал ты страшно, по-варварски, и набросился на меня, как германский наемник, а флейтистки с ужасом разбежались…

– И все-то ты врешь, – снова зевнул я. – Во-первых, я не знаю германского языка, а во-вторых, начать двенадцать раз – это тебе не кончить…

– Ну, я считала только собственные оргазмы, – призналась Исида. – Qui pro quo! Одно вместо другого.

– А что приключилось с флейтистками? – поинтересовался я. – Или это Мамай прошелся по комнате?

Исида на минуту задумалась.

– Не было здесь никакого Мамая, – сообщила она. – Просто я сказала флейтисткам, что лучше не вмешиваться в наши отношения, а несогласные могут засунуть себе тютельки в тютельки. Вот почему девицы снова набросились на вино и быстро нахрюкались до поросячьего визга.

– Славно погуляли! – подытожил я. – Мало того, что мы приперлись в бордель, как оказалось, со своим самоваром, да теперь придется еще с флейтистками расплачиваться, и непонятно, за какую музыку.

И ни слова больше не говоря, мы с Исидой быстренько оделись, скрутили из простыней веревку и покинули это гнусное заведение через окно. Пусть флейтистки думают, что здесь было, когда слегка протрезвеют. Мамай или моряк Папай…

– В другой раз, когда мне стукнет в голову прошвырнуться по девочкам, пойду один, – пробурчал я.

– В другой раз я сама тебя стукну, – пообещала Исида, – если решишь прошвырнуться самостоятельно.

Выбравшись из борделя, мы прошли чуть дальше по улице, но все равно разговаривали вполголоса, чтобы не потревожить отдыхающих флейтисток.

– Да что же это получается? – возмущался я. – И не симпосиум, и не оргия, а двоеженство какое-то! Дома Юлия Феликс, словно Пенелопа, говноткачеством занимается, вырвешься на минуту в бордель, а там уже ты поджидаешь!

– А еще женщины любят порассуждать, – поддержала меня Исида, – за кого бы не вышли замуж! Только и слышишь со всех сторон, мол, я за такого придурка замуж бы не пошла, нет, не пошла! Как будто придурки и в самом деле чем-то отличаются друг от друга.

Тут, на всякий случай, я огляделся по сторонам, однако на этой злосчастной улице мне просто не с кем было помериться интеллектуальными способностями. Ни у кого ума не хватило покинуть бордель в такую рань. Конечно, самый достойный ответ на женские измышления по поводу мужчин – это презрительно плюнуть и промолчать, однако я тоже имел девять претензий к собственной музе, так называемой Мнемосине, родоначальнице всех существующих муз…

Во-первых, муза должна обладать хорошей грузоподъемностью, чтобы легко и грациозно вынести из таверны два бочонка вина и припорхнуть с этой поклажей домой для дальнейшего вдохновения;

во-вторых, муза не должна отзываться на имя Муза, иначе я представляю себе толстую и усатую еврейку из города Хайфа, очень расстраиваюсь и совершенно не вдохновляюсь;

в-третьих, муза должна вести себя тихо, а не трендеть целыми днями на лире или других музыкальных инструментах, или с подругами. В противном случае я только злобствую, а не вдохновляюсь;

в-четвертых, муза обязана хорошо готовить. А именно: наваристый борщ, харчо из молодого барашка, мясное рагу, пирожки с капустой, пирожки с яблоками, пирожки с рисом и пирожки с чертом в ступе. Вдобавок: макароны по-флотски, драники по-белорусски, пиццу по-неаполитански и люля-кебаб с улюлюканьем;

в-пятых, муза обязана быть подтянутой и готовой к соитию. Двадцать четыре часа в сутки. Потому что недолог путь от поэтического вдохновения до эрекции. (Конечно, во всяких правилах есть исключения. Ну, например, если поэт вдохновляется музой, то поэтесса – собственным мужем. А если все-таки – музой, то мы наблюдаем сапфическую связь в прямом эфире);

в-шестых, муза должна быть умной, иначе чем обусловлен ее персональный выбор;

в-седьмых, муза должна быть духовно организованной: хорошо одеваться и поддерживать разговор на культурно-оздоровительные темы. А именно: о футболе, о рыбалке, о бабах и о том, «как мы вчера нажрались»;

в-восьмых, муза должна обладать очаровательной внешностью, спортивной фигурой, томным голосом и, завидев подвыпившего поэта, закатывать от восхищения глаза, а не истерику;

и наконец, в-девятых, при перекличке муза обязана знать свое место в постели среди остальных муз. Потому что время от времени я меняю стиль поведения. Могу, к примеру, сплясать роман, а для этого требуется группа поддержки. То есть как минимум пара муз – Терпсихора и Талия.

Вот краткий перечень товаров и услуг, которым должна руководствоваться всякая начинающая муза. И, невзирая на тяготы и лишения своей профессии, прозаики и поэты слывут в народе пьяницами и бездельниками, тогда как из вышеприведенного списка видно, насколько трудно воспитать и обучить даже одну музу. Ведь люди без муз в голове заполняют свои извилины чужими сочинениями и совершенно не задумываются, откуда берутся все эти «Илиады» и «Одиссеи».

Так, мило беседуя и по отдельности размышляя, я – об искусстве, а Исида – непонятно о чем, мы вышли на виа дель Аббонданца, где возле дома Юлии Феликс неожиданно натолкнулись на сверлильщиц, что этой ночью снова раскурочили водопровод и продолжали над ним измываться.

– Чем занимаетесь, прохиндейки?! – гаркнула Исида, подкравшись поближе.

И перепуганные сверлильщицы прыснули от нее в разные стороны, бросив на мостовой свои нехитрые инструменты.

– Кстати, – заметил я, – разбой и культура всегда поддерживали друг друга! С давних времен люди ходили в театр, лишь бы не оставаться дома, где на них могли напасть разбойники. Или наоборот! Люди спешили насладиться искусством, а разбойники в это время шарили по квартирам и даже успевали вернуться на представление ко второму акту.

– Странная логика, – пожала плечами Исида.

– Да тут ее вовсе нет! – подчеркнул я. – Потому что подлинное искусство алогично и ассоциативно. Ведь нет никакого резона идти в театр, кроме буфета. Разве что зажевать драму или запить комедию. Короче говоря, главное – не подавиться этим искусством с точки зрения здравого смысла.

– Ты просто так умничаешь, – поинтересовалась Исида, – или хочешь опровергнуть, что все мужчины придурки?

– Или подтвердить, – задумался я. – Хотя на самом деле мы беседуем об искусстве, то есть ни о чем. Вдобавок, если усиленно повторять одно и то же слово, – ну, например, «искусство, искусство, искусство», – оно быстро утрачивает всякий смысл. Как и жена, с которой спишь в одной постели и от нечего делать трахаешься, трахаешься, трахаешься…

– Так и быть, проваливай, – сказала Исида. – Я для себя отмечу, что мы культурно провели время.

– А также учти, – присовокупил ваш покорный слуга, – что я ни разу не предлагал тебе опохмелиться и снова предаться животной страсти. А вел себя цивилизованно и разговаривал об искусстве.

– Ладно, учту, – согласилась Исида. – Но ты все равно придурок. С точки зрения женского смысла и такой же логики.

– Ну, разумеется, – подтвердил я и распрощался с Исидой.

Надо сказать, что в Помпеях было три основных святилища – для трех типов женщин: храм Гетер, храм Горгон и храм Граций. И каждый тип женщин отличался своими причудами и обязанностями. Горгоны следили за коммунальным хозяйством и охраняли чистоту нравов. Гетеры блюли только собственные интересы, но славились остроумием и обходительностью с мужчинами. А грации отвечали за семейный очаг и женские «золотые» пропорции – девяносто-шестьдесят-девяносто. У них даже имелся специальный «эталон Афродиты» и прядь белокурых волос из того же источника. Поэтому в грации посвящали только блондинок при соответствующей конфигурации, а другие интеллектуальные способности и не требовались. Но если вдруг обнаруживались и хоть как-нибудь проявлялись, такой выдающейся грации присваивали титул «Самая умная из блондинок» и обряжали ее в песцовую шубу, которую она носила в течение года. После чего в храме Граций снова устраивали конкурс красоты, дабы найти такую же дуру, что будет таскаться в шубе по сорокаградусной жаре и раздавать направо-налево рекомендации – как правильно ухаживать за своими «волосиками».

Собственно говоря, грации оперировали только словечками из недоношенных: ножки, волосики, ручки, носики и в крайнем случае – домик, садик, Римчик, Помпеечки. То есть умильненько-уменьшительно, или слащаво-ублюдненько. Попробуйте вместо «Veni, vidi, vici» («Пришел, увидел, победил») произнести «Венички, видички, вицички» – язык сломаете! Но если грация, не дай бог, говорила – «дом», то в нем обнаруживался какой-нибудь изъян и это строение уже не годилось для проживания, а если «кесарь» взамен «кесарёк», то по всей Римской империи шли филологические волнения.

Вдобавок вместо обычного человеческого «спасибо» грации извращались с этим словом, как варвары. Тут были «пасиба», «сиба», «пасиб» ну и конечно – «пасибочки». В каких узкопрактических целях помпеянские грации коверкали свой язык – доподлинно неизвестно, но подобные местечковые вкрапления в «Родную речь» беспокоили только столичные орфоэпические школы, которые вечно спорили между собой, как правильно произносить: «подсвеШник» или «подсвеЧник», «булоШная» или «булоЧная», «доЖЖь» или «доЖДь». Но когда из одной орфоэпической школы выдвинулся свой кесарь, он узаконил произношение слова «подсвеЧник», и трения по этому поводу быстро прекратились. А попутно все «столиШные» чиновники вдруг стали выговаривать «булоЧная» и «доЖДь», в знак глубокого почитания правящей филологической партии.

Понятно, что всех подташнивало от варварского диалекта помпеянских граций, но если одна орфоэпическая школа глубокомысленно молчала, то другая, более прогрессивная, адекватно и универсально отвечала: на «русик» – «хуюсик», на «вкусненькое» – «хуюсненькое» и на «пасибочки» – «хуибочки». Что, по самому беспристрастному мнению, означало одно и то же, да и звучало не менее похабно…

Однажды некую молодую грацию я пригласил на «шикарненький уикендик», потому что другими словами было не заманить эту штучку в свою постель…

Кстати, в чужой постели я чувствую себя более комфортно. А в собственной представляю, как за мной наблюдают бывшие жены и скептически говорят: «Ну-ну!» Или: «Ню-ню!», смотря по обстоятельствам. То есть неодобрительно относятся к моему выбору. Поэтому я подтянул живот и постарался завлечь именно грацию, с хорошей фигурой, дабы другим неповадно было хмыкать и обсуждать – «что за корову он снова сюда притащил?!». К тому же подумал, что если девушка вдруг согласится, так, значит, мозги у нее отсутствуют напрочь вместе с претензиями на какой-то космический секс. А то некоторые, не будем на них указывать пальцем, не только толпятся вокруг моей постели, но еще комментируют и советы дают. Мол, девушка – это тебе не спортивный снаряд для гимнастических упражнений, а существо нежное и феерическое.

Ну, для начала я стал вспоминать женские принадлежности – топики, трусики и прочую дребедень. Впрочем, не так чтобы много надето на современную девушку, но основательно покопаться в памяти все-таки пришлось. Ведь жены имеют тенденцию раздеваться самостоятельно, и поэтому квалификация после пяти разводов совершенно утеряна. Вот, помнится, в молодости я мог расстегнуть на девушке боди одним, извините, пальцем, а теперь давненько не сталкиваюсь с такими изделиями. Иначе говоря, опыт есть, а некому передать.

Вы знаете, что находится у современной девушки ниже груди, но выше джинсов? Правильно – стринги. Однако раньше там располагался пупок! А теперь все сместилось «немножечко» кверху, и в настоящее время широко известный пупок уже находится на уровне моей груди. Акселерация – это тебе не тумбочки в стиле пятидесятых! Конечно, в постели все уравнивается, но надо же до нее добраться!

Первым делом я взял со стола ножницы и срезал на девушке стринги, чем несколько ее озадачил. Конечно, она не ждала подобного рвения от человека, которому десять минут назад помогла подняться по лестнице.

– Ну вы прямо как Эдвард Руки-Грабли! – сказала грация-акселератка.

А кто такой Эдвард – не пояснила. Поэтому пресловутого Эдварда я быстренько списал со счетов как первый и, судя по всему, неудачный жизненный опыт у этой девушки. Кстати, по поводу лестницы я тоже преувеличил, потому что был в состоянии подняться сам хоть до вершины Везувия. Да только пару раз козликнул перед девушкой и подвернул ногу.

Но тем не менее я постарался развить свой успех, а именно – освободить свою грацию от лифчика. В этих гуманитарных целях я похлопал девушку по спине, но ничего похожего на застежку не обнаружил.

– Миленько, – заявила она, – но тревожно. Вы бы хоть для начала спросили, сколько мне лет, прежде чем пересчитывать позвонки!

Тут я подумал, что в самом деле поторопился, и решил восстановить стринги. То есть найти четыре тесемочки и завязать бантиком. Для чего, собственно, и залез к девушке в джинсы – двумя руками. Но прежде чем шарить, вежливо осведомился:

– А сколько вам, говорите, лет?

– Можно-можно, – несколько невпопад ответила грация. – Давно пора! Уж утро близится, а секса нет и нет!

Что совершенно мне не понравилось. Поэтому я вытащил свои руки и сделал ход конем, то есть два шага назад и один в сторону. И, конечно, мои демарши сопровождались дружным хихиканьем бывших жен.

– Это ваш первый сексуальный опыт? – уточнил я. – А как же Эдвард? Руки-Грабли?..

Здесь, разумеется, мои бывшие жены принялись ржать как полоумные.

– О каком сексуальном опыте вы говорите? – удивилась грация. – У нас еще ничего не было! Но если ритуальное перерезание трусов что-то для вас значит, то это мой первый сексуальный опыт подобного рода! И, надеюсь, последний!

Сказала так и ушла…

Раньше я полагал, что надо беречь девушек от перенагревания. То есть не доводить до греха, если не собираешься на них жениться. Конечно, это правило действует выборочно, и, надо признаться, крайне выборочно, потому что нельзя жениться на каждой встречной и поперечной девушке, даже после того как с ней переспал. И бывшие мои жены – лучшее тому подтверждение. Но как обидно осознавать, что большую часть времени ты руководствовался какими-то надуманными принципами в отношениях с девушками. Строил песочные замки не потому, что они прекрасны, а пока в наличии был песок. Да и теперь вынужден констатировать, что люди ошибочно полагаются на свой жизненный опыт. И зачастую разные там писатели, не будем на них указывать пальцем, в зрелые годы брызжут отнюдь не сарказмом, а самым натуральным маразмом. Вот за каким, собственно, чертом я написал этот абзац?

Нет, разумеется, я не ставлю вопрос ребром, мол, почему женщины так хорошо разбираются в женщинах?! В частности, мои бывшие жены. Должно быть, все они лесбиянки, если легко ориентируются в женской психологии и особенно физиологии. Ведь они же сразу определили, с кем я пытаюсь залечь в постель, и радостно захихикали, как ехидны. А ваш покорный слуга несколько просчитался, полагая, что встретил натуральную грацию, когда на самом-то деле познакомился с молодой гетерой.

Надо только добавить, что эти сообщества, или женские кланы, довольно устойчивы, и если девушка уродилась гетерой, то никакими коврижками ее не проймешь. А заблуждаются в основном мужчины. И когда по прошествии лет вдруг находят в своей постели престарелую горгону – очень этому удивляются. Так что чур меня, чур от подобной напасти! Перекрестимся и продолжим…

МУЗА. О ТОМ, ЧТО МНОГИЕ ЖЕНЩИНЫ ЛЕСБИЯНКИ, Я СЛЫШАЛА НЕОДНОКРАТНО. ЭТО ТИПИЧНОЕ УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ САМЦА ОТНОСИТЕЛЬНО ЖЕНЩИН, КОТОРЫМ ДАННЫЙ САМЕЦ, ИЗВИНИТЕ, ДО ЛАМПОЧКИ! МОЛЧУ-МОЛЧУ…

В отличие от бестолковых граций, помпеянские горгоны придерживались иных орфоэпических правил. Официально они говорили на новоканцелярском языке и могли запросто обескуражить любого мужчину следующей фразой: «Поскольку ваши гормональные притязания не кажутся мне актуальными, я намерена воздержаться от архаической половой близости!» Такая конкретика могла бы полностью уничтожить род горгон, но время от времени они все-таки сочетались с мужчинами узами брака – только для поддержания своего клана. Чтобы произвести на свет молодую горгону и снова с головой окунуться в науку, архитектуру, клоаки и водопроводы. Вдобавок по какой-то причине они считались непревзойденными экспертами в области общественных нравов и половых отношений. Кстати, с возрастом из горгон получались замечательные гарпии, а их живописные изображения, представленные на городских стенах, предохраняли Помпеи от посягательства иностранной военщины. «Если в Помпеях такие бабы, то и вино не лучше!» – думали агрессоры, плевали на вышеупомянутые изображения и поворачивали вспять…

Однажды некую молодую горгону я пригласил на «благотворительный бал», а на самом деле задумал с ней переспать, или, лучше сказать, перебодрствовать, для накопления опыта…

В тот злополучный день бывшие жены сосредоточились на диване и занимались привычным делом – перемывали мне кости. Сидели и обменивались мнениями. Жаль, что этот филармонический квинтет никто, кроме меня, не видел и не слышал. А поименно он выглядел так: «Аня, Таня, Аня, Таня, Аня…» (по состоянию дел на двадцать шестое августа семьдесят девятого года, то есть последний день Помпеи, что является отправным и конечным пунктом нашего путешествия.) Или: «Таня, Аня, Аня, Аня, Таня…», это смотря как мои «музыкальные подруги» рассядутся на диване. И в ряде случаев по алфавиту: «Аня, Аня, Аня, Таня, Таня…»

Я даже составил из них универсальный «код Фибоначчи», что теперь присутствует в каждом голливудском блокбастере после выхода на экраны фильма «Облом да Винчи». Ведь если взять, например, первую Аню и первую Таню, то разница в возрасте между этими бывшими женами равна единице, а в килограммах – двум килограммам. Вторая Аня моложе первой на пять лет, и если учесть другие биометрические подробности, то в целом получается интересная числовая последовательность: 1, 1, 2, 3, 5, 8… Иначе говоря, пресловутый «код Фибоначчи», где каждая последующая жена будет в сумме не хуже двух предыдущих. Но и не лучше…

И как в голливудском фильме «Облом да Винчи» по этому коду узнали, где находится Лувр?! До сих пор понять не могу. Один плюс один – два; один плюс два – три; два плюс три – пять… Что тут сложного, мать вашу, «Пикчерс»?! Кроме магического словосочетания «код Фибоначчи» и многоточия… Но вот что значит настоящий американский бестселлер! Могли бы воспользоваться путеводителем, так нет тебе! Вышли к Лувру только благодаря Фибоначчи! Да еще бедного Леонардо да Винчи к этому приплели.

Однако я тоже, простите, увлекся – вознамерился рассказать о молодой горгоне и сбился с истинного пути. Потому что бывшие жены в таком необъяснимом количестве кого хочешь с ума сведут.

А горгона явилась ко мне домой, оглядела холостяцкий бедлам, скорчила рожу и принялась наводить порядки. Первым делом она освободила диван от разных журналов, книжек, переполненных пепельниц и бывших жен, да так, что последние закувыркались. После чего молодая горгона присела на край дивана, как в парке на скамейку, сложила губы в куриную гузку и стала указывать мне на разные бытовые предметы, называть их ласковыми именами и пояснять, где они должны находиться в квартире, дабы такое «гнездышко» считалось образцовым и пригодным для половой близости.

– Журнальный столик, – сказала она, – предназначен для иллюстрированных журналов и не должен использоваться аки гладильная доска для представленных здесь подштанников! Это минус!

– Это брюки, – возразил я.

– И тем не менее, – продолжала горгона. – Торшер служит для интимного освещения, а сейчас на нем сушится три пары носков!

– Это все, что у меня есть, – пояснил я.

– Приношу вам свои соболезнования, – отозвалась горгона. – Хотя считаю, что это минус. А чем вы обычно занимаетесь на диване?

– Сижу, лежу, ем, курю, сплю и медитирую, – быстро перечислил я. – Но это вкратце!

– Оно и видно, – заявила горгона. – Тоже большой минус! У вас получается только один плюс – эта квартира! Вы для чего меня пригласили?

– Для внеземных контактов, – честно признался я.

– Ну разве что, – согласилась горгона. – Потому что интимная близость вам сегодня не светит!

Тут все посмотрели на вышеупомянутый торшер.

– Потому что ею, – подчеркнула горгона, – в смысле близостью, попросту говоря, негде заниматься! Все занято посторонними предметами!

Тут даже бывшие жены встали на мою защиту.

– Экая фря, – возмутились они. – Да вот же, на подоконнике, есть свободное место для всесторонних и внеземных отношений!

Однако горгона проигнорировала эту рекомендацию или не расслышала.

– Давайте подведем предварительные итоги, – предложила она. – Надо вынести все из квартиры, сделать капитальный ремонт и закупить новую мебель.

– Ради чего? – уточнил я. – У меня не осталось времени на такие безумства! Я пять раз начинал свою жизнь заново… И теперь надеюсь только на быстрый и непритязательный секс, без нервотрепки и капитального ремонта!

– Ну, тогда вы обратились по адресу, – кивнула горгона, – только не в ту возрастную группу. Пригласите себе кого-нибудь поспокойнее из нашей же секции, но из тех, кому за тридцать. Там сплошные сестры милосердия!

– А как называется ваша секция? – насторожился я.

– Союз объединенных колготок, – язвительно пояснила так называемая горгона, а бывшие жены радостно захихикали.

А могли бы сразу сказать, паразитки, что я нарвался на грацию… Впрочем, одному черту известно, как эти дамочки группируются.

Потому что только у Дарвина все женщины произошли от одной доисторической обезьяны и нет никаких проблем в классификации. Конечно, когда я гляжу на старуху, то вижу без пояснительной таблички, что в молодости она служила в тамбовской Чека, и легко могу себе представить все промежуточные стадии ее развития – от питекантропа до комиссара. То есть когда преклонного возраста женщина уже никого не стесняется и готова отдать богу душу вопреки теории эволюции. Однако правильно классифицировать стройную девушку мне вечно мешает личная заинтересованность. Ведь я не Дарвин, чтобы загодя обозвать ее старой, морщинистой обезьяной, да и дело с концом! Но, конечно, хотелось бы знать заранее – как аукнется эта девушка годам к тридцати, вместо того чтобы каждый раз начинать свою жизнь заново с юной особой. И как иногда не хватает Дарвина, чтобы выразить все, что о ней думаешь!

Но самое интересное, что эти мартышки – завзятые феминистки и повальные эмансипе, покуда речь не зайдет о разделе имущества. Тогда они снова становятся слабыми и беззащитными девушками и требуют бóльшую часть имущества на пропитание. Мол, подайте бедной грации, пострадавшей от пархатого патриархата…

Вот поэтому меня всегда привлекали гетеры – и простенько, и сердито. Заходишь в храм, кладешь на алтарь все, что тебе мешает считаться добропорядочным буржуа, и снова свободен, до следующего раза. «Готов ли ты, Ингмар Кляйн, взять в жены эту гетеру?!» – «Да, ваша честь!» – «А ты, гетера, готова ли взять у Ингмара Кляйна все, что у него есть, и не в розницу, а, как полагается, – оптом?!» – «Да, ваша честь!» – «Ну, тогда без обид! В смысле, с богом!» Вот такие получаются Помпеи – «Здравствуйте, девочки!».

А кто виноват, что ты извергаешься, как вулкан?! И погребаешь под пеплом некогда процветавшие города и другую личную собственность… Я так думаю, что существует прямая арифметическая зависимость: чем ниже потенция, тем больше имущества. Ну, разумеется, есть общества с традиционной сексуальной ориентацией, где евреи женятся на еврейках, а банкиры – на «Крупп энд Крупп с сыновьями». Но я появился на свет в стране с разбазаренным генофондом, да вдобавок не веду свой род от Авраама или Ииакова. И к моменту зарождения новой буржуазной формации у меня ничего не осталось: ни денег, ни снисходительного отношения к творчеству, чтобы породниться с юной интеллигенцией, которая нынче почитает «Бригаду» выше «Дон-Кихота Ламанчского». Оно и понятно: много ли выбьешь из ветряных мельниц?

И в общем-то я не жалуюсь, а констатирую, что мои Помпеи несколько отличаются от ваших и, вполне возможно, не поддаются логическому объяснению. Однако я сам их засыпал и поэтому знаю, что где лежит. А всякие археологические раскопки не приведут к положительному результату, поскольку ничего грандиозного здесь нет. Просто курится старик Везувий над античными развалинами, и вся композиция называется «Помпеи нон грата» ©.

Вот на что, собственно говоря, я променял свою приличную жизнь? На женщин и литературу?

МУЗА. А Я, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, ВО ЧТО ВЛЯПАЛАСЬ?

– Явился не запылился! – поприветствовала меня Юлия Феликс, когда я хотел, как нашкодивший кот, потихоньку пробраться к себе на второй этаж. – Ну и где ты был? – повысила голос Юлия Феликс. – Мне, разумеется, все равно, но интересно.

Она сидела в холле и поэтому застукала меня с поличным. В правой руке я держал раскуроченную бутылку пива, а в левой – свои кроссовки.

– Я был в Помпеях, – честно признался я.

– А что ты подразумеваешь под словом «Помпеи»? – спросила Юлия Феликс и тоже открыла бутылку пива…

– Спасибо, но у меня есть, – для начала поблагодарил я.

После чего взял со стойки бара чистый стакан, уселся в кресло и стал неспешно попивать пиво.

– Я думаю, многие заблуждаются, полагая, что у меня ангельское терпение, – отчеканила Юлия Феликс.

Тогда я развернул старую газету, которая мирно лежала на журнальном столике и давно никого не трогала, и сделал вид, что читаю передовицу:

– Как утверждают первые разрушенцы, исчезновение Помпей с территории бывшего СССР началось в тысяча девятьсот шестидесятом году при госпоже-министерше Фурцевой Екатерине Алексеевне. Кто-то назвал ее Фурией – и пошло и поехало… Как известно из римской мифологии, богини мщения – фурии – соответствовали греческим эриниям, которые часто выступали втроем: Алекто (Непрощающая), Мегера (Завистница) и Тисифона (Мстящая за убийства). На декоративно-прикладных панно Мухиной Веры Игнатьевны (Алекто) эринии изображались в облике внушающем ужас, со змеями в волосах, с факелами и бичами.

Так, во время весенних репрессий помпеянские фурии извели всех мужчин, потому что неправильно истолковали слово «проскрипция», которое им показалось родственно-коренным слову «проституция», и дали волю своим эмоциям. Вдобавок примерно за месяц до этого помпеянцы поссорились со своими женами и предпочли жить с фракийскими девушками, которых брали в плен во время набегов. А в отместку темпераментные помпеянки перебили всех мужчин, не пожалев никого! Ни старых, ни малых, ни писателей, ни читателей, ни издателей, ни карателей…

– Продолжай-продолжай, – разрешила Юлия Феликс. – Только в конце не забудь упомянуть про Исиду.

– А при чем здесь Исида? – удивился я.

– А при том, что этой дряни я ноги переломаю, – сказала Юлия Феликс.

– То есть назревает конфликт, – подытожил я. – А где обещанная свобода на девок и другие источники информации?

– Всегда пожалуйста, – подтвердила Юлия Феликс. – Но только не с Исидой!

Тут Юлия Феликс достала из бара бутылку текилы, пристально на нее посмотрела и поставила обратно. Из чего я сделал правильный вывод, что Юлия Феликс говорит серьезно.

– Не надо меня дезориентировать, – предупредил я. – Исида хорошая девушка… Даже не верится, что это твоя дочь…

– Нет! – рассмеялась Юлия Феликс.

– Тогда любовница! – снова предположил я.

– Тоже мимо!

– Ну, тогда не вижу препятствий, – вполне обоснованно заметил я. – Или мы просто играем в морской бой?

– Исида – моя сестра, – заявила Юлия Феликс. – Младшая… Хочешь текилы к пиву?

– Бе, – отказался я. – И как меня угораздило снова вляпаться в такую историю? Жениться на одной сестре…

– Фиктивно, – уточнила Юлия Феликс.

– …а переспать со всеми – практически, – закончил я.

– Что значит «со всеми»? – насторожилась Юлия Феликс.

– Это не юридический термин? – насторожился я. – Тогда с обеими… А разве меня предупредили о том, что Исида чья-то сестра и с ней не рекомендуется спать?

– Как будто это бы тебя остановило, – хмыкнула Юлия Феликс.

Вернее, вначале сказала, а потом хмыкнула.

– Преступная бесхалатность, – согласился я. – Особенно на юге… Но я ни о чем не жалею.

– Нахал, – заключила Юлия Феликс, и мы вернулись к дегустации пива.

Надо признаться, что за время своего пребывания в Помпеях я умудрился жениться на Юлии Феликс в трехдневный срок. Еле-еле уложился…

После того как выяснилось, что я унаследовал небольшую часть побережья Эйского разлива, а Юлия Феликс умудрилась построить гостиницу на землях новоявленного сюзерена, мне ничего другого не оставалось с юридической точки зрения, как быстро жениться на Юлии Феликс. Конечно, она сохранила свою редкостную девичью фамилию, однако для меня оставалось загадкой – для чего ей понадобились все имущественные права на вышеупомянутую гостиницу, которая все равно ухнет в море и никакое государственное страхование этого не компенсирует.

Наверное, бывший нотариус, что прозябал в Юлии Феликс без дела, никак не мог угомониться и хватался за любой документ, как стряпчий за соломинку. Иначе зачем гражданка Юлия Феликс разыскала меня в Петербурге и несколько позже, ха-ха, сообщила о прабабушкином наследстве? Ну разумеется, мы «сходили на катере», как выразилась Исида, до ближайшего загса и «узаконили свои права на совместно нажитое имущество», как пояснила Юлия Феликс. Но за каким, извините, чертом, дьяволом или бесом?! Поскольку, на мой обывательский взгляд, подобная «выделка» не стоила никакой «овчинки». Ведь двенадцать соток земли, что вот-вот уйдет из-под ног, и покосившееся строение – это тебе не фешенебельный отель в штате Флорида, а самый натуральный нонсенс. И когда тихой сапой Юлия Феликс предложила мне заключить фиктивный брак, я посмотрел-посмотрел на свое наследство и, как всегда, согласился, разумно полагая, что вскоре этот «союз двух любящих сердец» разрушится самопроизвольно. Вот какую свинью мне подложила прабабушка…

Кстати, домик, в котором она проживала, забытая всеми дорогими наследниками, еще держался на краю обрыва, неподалеку от «пансиона Юлии Феликс». У женщин было джентльменское соглашение: прабабушка разрешает строительство, а Юлия Феликс ее хоронит. К такому консенсусу они пришли в девяносто первом году, когда облюбованное для небольшой гостиницы место казалось перспективным, что нашло отражение в глянцевой прокламации: «прекрасное место для отдыха», и особенно – «в двух шагах от моря». Никто не думал, что прабабушка отправится на покой в двадцать первом веке, а море пойдет навстречу отдыхающим семимильными шагами.

Письменных соглашений между прабабушкой и Юлией Феликс не существовало. Ну не любила старушка всякие нормативные акты и только поэтому, как считала, спокойно дожила до ста четырех лет. Купалась в море, грелась на солнышке, получала пенсионное обеспечение наравне с воробьями и отошла с улыбкой, словно упорхнула. А Юлия Феликс, как договаривались, похоронила старушку на местном кладбище, закрыла ее мазанку, или «времянку», как говорили в Эйске, и отправилась в Петербург на поиски наследника, о котором прабабушка упоминала, тоже устно и, надеюсь, нелицеприятно. Иначе этот земельный надел должен был отойти государству и кануть в Лету на правах муниципальной собственности. И никто разыскивать меня не собирался и не считал нужным, кроме Юлии Феликс. Прямо скажем, странное и совершенно убыточное развлечение, если учесть чартерный рейс до Санкт-Петербурга и обратно, а также мое пребывание на малой родине…

– Какая отвратительная девка, – задумчиво произнесла Юлия Феликс.

Я понял так, что здесь подразумевалась Исида.

– Надо говорить «девушка», – отредактировал я. – Что означает «лицо женского пола, достигшее половой зрелости, однако не состоящее в браке». Именительный падеж: кто-что – «девушка», винительный падеж: какую-такую – «девушку», дательный: какой-разэтакой – «девушке» и предложный – о том о сем…

– И это моя сестра, – в который раз озадачилась Юлия Феликс.

– Я тоже никак не могу поверить, – поддакнул я.

– А тебе все нипочем, – продолжала занудствовать Юлия Феликс. – Все хиханьки да хаханьки…

– Ну, это лучше, чем сеять разумное, доброе, вечное, а пожинать всякую хрень, – возразил я.

И мы снова вернулись к дегустации пива…

[16] Как сообщают надежные источники – Аполлодор и Гесиод, – жили на свете три сестры: Энио (Воинственная), Пемфредо (Оса) и Дино (Ужасная). В одних исторических хрониках эти сестры значатся как граи, в других – как грайи, а в третьих и вовсе – грэйи, что в переводе с греческого и на греческий означает одно и то же – «старухи». И все было при них, в смысле женской фигуры и комплектации, но с годами некие части тела поистаскались и больше не представляли особого интереса для мужчин, о которых наши сестренки только и думали. Вернее, вначале делали, а потом думали: что же мы наделали?! Считай, за тридцать лет нещадной эксплуатации основные детали свое отработали – какой там у женщины срок гарантии? – и восстановлению не подлежали…

А когда количество замыканий в самый неподходящий момент перевалило за количество подключений, взяли сестренки полное руководство «Баба для чайников» и ударились в приятные воспоминания…

– Я говорила, что надо хотя бы на ночь отключать кнопку быстрого старта?! – спрашивает Энио, ссылаясь на полное руководство.

– А днем эта кнопочка мне до лампочки, – возражает Пемфредо.

– Прекратите ругаться, девочки, – предлагает Дино. – Давайте-ка лучше проведем полную инвентаризацию. Что мы имеем в наличии, в рабочем или глянцевом состоянии?

– Ничего! – говорит Энио. – Во всяком случае, для журнала «Плейбой».

– Ну и ладно, – сладко вздыхает Пемфредо. – А что сохранилось в виде рамочки? Хотя бы для «Фотошопа».

Стали рассматривать и диагностировать…

– Записывайте… – подводит баланс Дино. – Грудь, четвертый размер, – две штуки; глаз – один карий, другой голубенький; три волосенки; две пикантные родинки; пять бородавок, и те де, и те пе… Итого один всепогодный комплект для романтических отношений.

– А нас-то трое! – возникает Энио. – Вот тебе и «те пе»!

– Будем носить по очереди, – решает Дино. – Если кому вдруг приспичит покрасоваться или воспользоваться…

– Здравствуйте! – говорит Энио. – Мне, например, приспичило еще на прошлой неделе и до сих пор не отспичило! Вдобавок с таким феерическим комплектом можно охмурить какого-нибудь очкарика, если приобнажаться аккуратно и выборочно. А тогда поминайте меня как звали! Остаток дней проведу на Багамах или на Карибах, в легком неглиже разумеется…

– Размечталась, – ухмыляется Пемфредо. – Однако спасибо, что предупредила. Черта с два ты получишь в аренду одно «те пе», а без него – приобнажайся сколько влезет, хоть номинально, хоть виртуально. Кстати, сейчас в Интернете модно разыскивать своих одноклассников. Не хочешь попробовать?

– Без комментариев, – отвечает Энио. – В смысле пошла ты сама к своим одноклассникам!

Ну, делать нечего, решили сестры друг за дружкой приглядывать, чтобы кровь не ударила в голову и «те де», и «те пе». Собрали один чудесный комплект, назвали его «Химера» («Chimaira»), что в переводе значит «Коза», и стали использовать по расписанию. Иначе говоря, нашли тенистую аллею и повадились там прохаживаться с романтическим выражением на лице. То есть две сестренки сидят в засаде, а третья эксплуатирует привлекательность на полную катушку. И все укомплектованы переговорными устройствами и радиомаячками.

– Коза один! Коза один! – наяривает из-за кустов Пемфредо. – Как слышишь меня? Прием!

– Слышу вас хорошо, – отвечает Дино. – Только левая грудь отстегнулась и правая съехала…

– А ты не егози, как швейная машинка, – советует Энио. – Ходи плавно и мечтательно-созерцательно, а то весь комплект растрясешь.

– Внимание! – говорит Пемфредо. – На аллее показался молодой человек! Боги в помощь тебе, сестра…

И так они промышляли, акупунктурно: «Не правда ли, замечательная погода?» – и бац по затылку, для верности. Мол, привлекательность привлекательностью, а контрольный апоплексический удар тоже не повредит.

– У меня из-за ваших штучек, – жалуется Дино, – совершенно отсутствует преамбула.

– Зато активная фаза более продолжительная, – возражает Пемфредо. – А что этот вьюноша мямлил про Гидрометцентр? Я не расслышала…

– Что погоды и правда великолепные, – поясняет Дино. – А дальше стал рассказывать про Гидрометцентр, но тут вы с сестрой подскочили и тюкнули ему по макушке. Чтобы комплект зря не простаивал…

Ну, используют граи бедного юношу по существу и промышляют дальше по отработанной схеме: одна сестра – на выданье и две – в засаде. Увесистую гирьку под это дело приспособили, веревками обзавелись… И так наловчились, что в скором времени поползли слухи, что в темных аллеях орудует хорошо вооруженная банда садомазохистов. От слова «садово-парковый»…

– Я вот чего не понимаю, – талдычит Энио. – Зачем вообще нам этот эротический комплект сдался? Если обухом по башке намного быстрее и динамичнее. У меня даже в молодости столько поклонников не было. А тут за двенадцать часов – двадцать четыре штуки! Как с куста!

– И все такие приятные, – поддакивает Пемфредо. – И на ощупь, и так далее!

– А меня угнетает, – вздыхает Дино, – что нет поэзии в этом мероприятии. Никто за нами не ухаживает и ласковых слов не говорит. А ведь женщины любят ушами в первую очередь…

– Ну так вытащи у него изо рта кляп и послушай, что он тебе скажет, – предлагает Энио. – Вставай, Пемфредо! Что ты разлеглась на молодом человеке, как на диване? Я понимаю, что мягко, однако наша сестра с ним хочет поговорить…

– О чем? – уточняет Пемфредо.

– О любви, наверное, – хихикает Энио.

– Ах вы старые извращенки! – возмущается молодой человек, освобожденный от кляпа. – Третий день не могу до Лернейских болот добраться! По какой аллее ни пойду, а все равно – бац – и снова любуюсь на ваши рожи! Что ж вы ко мне привязались?

– Как это «привязались»? – удивляется Пемфредо.

– А так, – объясняется он. – Задолбали! Разве не видите, что по одной и той же башке тюкаете?!

– А где наши глазки? – интересуется у сестер Дино. – Один карий, другой голубенький… Неужто дома оставили? Ты прости, молодой человек, что мы сослепу такие настырные…

– А уши свои вы тоже посеяли? – возмущается, так сказать, молодой человек. – Я же кричал, что идет Геракл! Из рода Гераклов! Убивать лернейскую ГИДРУ! И никакого отношения к Гидрометцентру не имеет!

– Извини, не расслышали, – оправдывается Пемфредо. – Сейчас мы тебя развяжем…

– Черт-те что и сбоку бантики! – ругается Геракл. – Я понимаю, что этот Гидрометцентр вам сильно насолил, но зачем же меня стукать?! Пошли бы лучше изнасиловали Гидрометцентр!

И как сообщают надежные источники: «Погоды и правда стояли великолепные! Температура воздуха в тени – двадцать пять градусов! Влажность – сорок процентов! Но атмосферное давление было низкое и магнитное поле – неустойчивое…

А Геракл совершил больше подвигов, чем прожил лет в своей жизни. Правда, о многих героических поступках он тактично умалчивает в автобиографии…»