"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

наклонился вперед, растопырил пальцы и на цыпочках, плавно побежал к тому
месту, где только что был ароматик.
Ниордан до самозабвения любил танцевать. Из-за этой страсти он куда
больше, чем нарко, под которую нельзя танцевать, любил преднарковую
музыку. Даже просто сидя и слушая преднарко, он переживал воображаемый
танец: запрокидывал голову, вздыхал, жмурил в сладкой муке глаза, трогал
быстрыми пальцами то лицо, то колени - меньше всего в эти минуты он
напоминал сумасшедшего.
В этот раз Ниордан танцевал "оливу", один из самых старинных
мьют-романских танцев. Прелесть оливы, особенно в исполнении Ниордана,
заключалась в том, что при внешней скупости движений (дерево под ветром) в
ней скрывалось такое море чувств, что просто удивительно было, как это
Ниордан не переигрывает. В этот раз танец почему-то не получался. Ниордан,
как всегда, был чрезвычайно пластичен, руки его, ветви оливы, словно
нежной корой обросли, тело, ноги - каждое движение было прекрасно, а вот
лицо подводило. Жестокость нарушала гармонию. Его быстрые, резкие, почти
незаметные движения, точно в такт, уже не составляли того целого, которое
отличает искусных преднаркотанцоров - чувствовался диссонанс.
Музыка менялась. Она становилась то спокойной, то резкой, и Ниордан
четко отслеживал смены ритма. Потом, очень себе удивляясь, встал с места
Дайра, подошел, нарочито неловко, к танцору, обнял его за плечи и, мотая
головой, стал переступать ногами в такт музыке. Я не понимаю себя, подумал
Дайра. Еще меньше он стал понимать, когда к ним присоединился Сентаури -
каменное выражение лица, совершеннейший неумеха, презиравший танцы, эту
маленькую радость истинных пиджаков, терпящий танцы только ради компании.
А когда, с виноватой улыбкой, вдруг поднялся со своего кресла Мальбейер,
когда он подошел к ним, пытаясь приноровиться к несложному ритму, пытаясь,
явно пытаясь не выглядеть чересчур смешным, когда он обхватил руками плечи
Сентаури и Ниордана, когда он тем самым замкнул кольцо и уже полностью
испортил оливу, тогда Дайра перестал удивляться, перестал ждать известий о
своем сыне и полностью подчинился музыке.
Они ступали неуклюже и тяжело, один Ниордан был, как всегда,
неповторимо изящен. Он танцевал уже не оливу, он подражал своим друзьям,
он тоже обнял их за плечи, его ноги тоже стали пудовыми, но все-таки это
был настоящий танец, произведение искусства. Объятья крепли, из-под
тяжелых век упорно глядели четыре пары воспаленных, бессонных глаз...
враскачку, враскачку... синхронно и не совсем в такт... да разве до такта
им было? Их танец лишен был даже намека на радость, на хотя бы самое
мрачное удовлетворение, их танец был тяжелой работой, приносящей тоску,
убивающей самые смутные надежды. А музыка становилась все веселее, это
непременная тема преднарко, потом, ближе к концу, придет в эту музыку
горечь, а сейчас на экране бежала стайка ярко одетых девушек; каждая из
них выполняла свою собственную серию сложных фигур, которые поддавались
расшифровке только на самом высоком профессиональном хореографическом
уровне, но это, несомненно, был радостный танец. Иллюзия присутствия была
полной, и она только усиливала печаль - тот мир, тот танец, та радость
были недосягаемы.
Мертвые витали над скафами. Убитые сегодня, вчера, во все времена, они
давили на танцующих неумело мужчин, так давили, что даже Мальбейер
чувствовал их присутствие. Нет, никто из них, конечно, не верил в духов,