"Большая реставрация обеда" - читать интересную книгу автора (Грошек Иржи)

Сатирикон Satiricon libri

Что нашептал ему Тигеллин – мы никогда не узнаем…

После заговора Пизона император охотно верил всякому доносу, остроумно предполагая, что ежели воробья обвинили в истреблении овец, то какая-то доля правды в этом есть. А недостаточный размах крыльев – дело поправимое. И если два свидетеля подтвердили под присягой, что видели собственными глазами, как вышеназванный воробей летел над лесом, а в когтях держал овцу – уже можно ловить преступника и составлять опись имущества. «Загородный домик в Байях (Casa Praetorium) – одна штука; родовое поместье в Кампании (Familia Penates) – одна штука; городское жилище на Эсквилине (Domus Urbis) – одна штука…» Как будем делить имущество врага народа?! «Львиная доля – в казну императора; пятнадцать процентов – Тигеллину; две ночные вазы (Hydria Urna) – безутешной вдове…» И если «свидетели засвидетельствовали», что ты аномальный воробей – не надо кочевряжиться! А лучше покаяться в грехах, составить правильное завещание и со спокойной совестью вскрыть себе вены. Чинно и благородно!

Памятка «вскрывающимся»: «В завещании должно быть обязательно упомянуто имя Нерона, иначе воля усопшего считается недействительной, а завещание поддельным! В этом юридическом случае имущество преступника целиком поступает в императорскую казну…»

«Я, Гай Петроний Арбитр, признаю́ себя виновным в том, что злоупотребил доверием кесаря нашего, Нерона, и примкнул к заговорщикам с целью насильственного свержения государственной власти. Добровольно ухожу из жизни и завещаю: родовое поместье в Кампании (Familia Penates) – императору нашему, Нерону, в знак глубочайшего сожаления о содеянном; городское жилище на Эсквилине (Domus Urbis) – главному казначею нашему, Тигеллину, который своевременно раскрыл мои гнусные замыслы; загородный домик в Байях (Casa Praetorium) – моей безутешной вдове…»

Резолюция Нерона: «Этой дуре хватит ночных ваз (Hydria Urna)».

Имущество… Ох уж это имущество! Все, что нажили граждане Римской империи за время правления Божественного Юлия, Божественного Августа, Божественного Тиберия, Божественного Калигулы, Божественного Клавдия и Божественного Нерона. Куда без имущества порядочному гражданину?! Ведь он же не галл какой-нибудь или скиф, прости господи! «А какие у вас претензии?! – мог воскликнуть Нерон. – Предки мои дали вам это имущество! Я как наследник – забрал его обратно! И помните, что вы остались должны за амортизацию!»

Кое-какую недвижимость можно бы было продать, да кто, извините, купит?! Когда тебя объявили врагом отечества… Кто согласится стать соучастником заговора супротив императора? Ведь ты посягаешь на то, что причитается Нерону по завещанию. «Да как же так, братец?! – воскликнет император. – Я все сделал: справил суд, довел человека до самоубийства, а ты, хороший такой, хочешь оттяпать у меня виллу?!» И посланники от Нерона будут незамедлительно. Так называемые «хирурги», что помогали нерешительным гражданам вскрыть себе вены. «Не можешь – научим! Не хочешь – заставим!»

Рекомендация Нерона: «Мы не должны казнить своих граждан, потому что убить – значит простить!»

Что же случилось с Гаем Петронием Арбитром? А ничего особенного – он впал в немилость и свел счеты с жизнью. Эка невидаль! Да сотни граждан были вынуждены поступить аналогичным образом. И каких граждан! Философ Сенека, поэт Лукан, оплот римской нравственности – Тразея Пет… Поглядывая с вершины истории на древние беды, мы ужасаемся, но не очень. Две тысячи лет человеческих гнусностей мешают нам сопереживать по-настоящему. Помилуй боже, случались за это время и добродетельные поступки. Но кто же сейчас говорит о добродетели? Мы повествуем об эпохе Нерона. И, с точки зрения античной истории, эпизод с Петронием ничем не примечателен. Ну, был такой римский деятель по имени Гай или Тит. Был принят в ближайшее окружение императора, считался соратником Нерона по части развлечений и даже на этом поприще сыскал себе славу «законодателя изящного вкуса»…

Мой неисторический дед любил полистать газеты сорокалетней давности, списанные из городской библиотеки. Брал пожелтевшую от времени годовую подшивку, читал и возмущался: «Эх, твою мать, посмотрите, что Розенкранц делает!» А что ужасного мог вытворять Розенкранц на том свете?! «Он тридцать лет как лежит в гробу! – сообщал я. – И только от воплей твоих – переворачивается!» – «Так ему и надо! – злорадно ухмылялся мой дед. – Пусть не думает, что можно приехать на ассамблею и выражаться подобным образом!» Я уточнял, что ни на какие ассамблеи покойный Розенкранц уже не приедет. Но дед, потрясая газетами, продолжал возмущаться, как будто история творилась при его непосредственном участии. И в данной повести мы будем придерживаться заразительной методологии моего деда…

Осенью 1482 года в Милане был опубликован текст, названный «Сатириконом», принадлежащий перу некоего Петрония Арбитра. Итальянские издатели предупреждали, что рукопись полностью не сохранилась и публикуется «как есть». Этот фрагмент, словно «пожеванный крокодилами», еще в 1422 году обнаружил Поджо Браччолини во время своего путешествия из Англии в Рим. Тот самый Поджо, которого любезные потомки обвинили в подделке «Анналов» Корнелия Тацита. Да-да! Тот самый Браччолини, что рылся по всем книгохранилищам, куда его заносила судьба и специальные экспедиции в духе плутовского романа. Большой знаток античной стилистики, Поджо Браччолини мог сподобиться на исторический труд типа Тацитовой «Летописи» и на сатиру в манере Петрония Арбитра, как, например, «Фацеции». В монашеской рясе, ради удобства, наш Поджо Браччолини шарил, считай, по всем монастырским библиотекам и в широкие рукава нередко запихивал предметы своих изысканий. Ничто человеческое не было чуждо Поджо Браччолини, однако в подделке «Сатирикона» его никто не обвинял.

Чуть позже, в Париже или Кельне, никто доподлинно не знает – где именно, Поджо Браччолини обнаружил еще один фрагмент «Сатирикона», который окрестил «Обедом Трималхиона». И в целом Литература обогатилась «пятнадцатой», «шестнадцатой» и, возможно, «четырнадцатой» главой Великого романа. Наиболее полное собрание фрагментов было опубликовано после 1650 года. И всё. На этом находки закончились…

Если не считать подделку лихого французского лейтенанта по фамилии Нодо, который вдруг обнародовал самый полный текст «Сатирикона», якобы обнаруженный в Праге, наверно во время пивной экспансии по местным кабакам. Этот «полный текст» с первого взгляда «опознали» как стряпню из полковой кухни месье Нодо, и далеко не лучшего качества. (Однако какие в те времена были грамотные офицеры!) И мы упоминаем об этой нелепице с единственной целью – дабы подчеркнуть древность вышеупомянутой подделки, которая относится к 1692 году…

Итак, все исторические и литературные соображения сводились к тому, что роман под кодовым названием «Сатирикон» был написан в эпоху Нерона и повествует об эпохе Нерона. Из этого времени был известен только один Петроний, заслуживающий внимания. «Законодатель изящного вкуса», о котором повествует Корнелий Тацит. Исследователи почесались и отождествили «Законодателя» с «Арбитром», поскольку приятнее иметь биографию автора, чем восхищаться романом, который был создан неизвестно кем. Отождествили, невзирая на то обстоятельство, что в латинском значении слова «аrbitre» больше от «наблюдателя», чем от «третейского судьи»…

Тацит (или Поджо Браччолини?!) пишет, что «Нерон стал считать приятным и достойным роскоши только то, что было одобрено Петронием». Одобрено так одобрено… «В печать и в свет – разрешаю!» Однако даже при беглом знакомстве с «Сатириконом» можно заметить, что автор не навязывает собственных вкусов, не дает характеристик и тем более – не служит «проводником» каких бы то ни было, как безнравственных, так и высокодуховных, идей. То есть не судит, а именно наблюдает. Не обличает, а смеется. И либо мы имеем на руках лицемерного скорпиона, либо – двух Петрониев, из которых один – «Арбитр», а другой – «Законодатель». Но почему же исследователи держатся за тождественность автора «Сатирикона» и римского гражданина из «Анналов» Корнелия Тацита? А все из-за последнего обеда… Ибо считается, что завещание Петрония Законодателя и есть «Сатирикон».

Когда Нерон, следуя доносу, дал понять гражданину Петронию, что больше не заинтересован в его существовании – Петроний не стал испытывать терпение императора. Созвал друзей и вскрыл себе вены. После чего и состоялся тот знаменитый обед, описанный Тацитом, да с такими подробностями, как будто вездесущий Корнелий сам находился среди гостей. Ему и предоставим слово: «Расставаясь с жизнью, он (Петроний) не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки. Разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов, и от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души, но они пели ему шутливые песни и читали легкомысленные стихи».

И вот человек, истекающий кровью, во главе обеденного стола – диктует свое завещание, в котором описывает безобразные оргии императора и поименно называет всех распутников и распутниц. После чего отправляет подобное завещание Нерону и, покончив с обедом, засыпает навсегда… И когда он успевает написать «Сатирикон» – я не понимаю!