"Владимир Покровский. Хор Трубецкого" - читать интересную книгу автора

Раневская. Наверное, если бы у него было время как следует призадуматься и
сопоставить все известные факты - ну, хотя бы то, что дама была в возрасте
"Муля, не нервируй меня", а на дворе-то даже другое тысячелетие, да и
Раневской давно уже с нами нет, - то он бы в конце концов понял свою ошибку,
догадался бы, что это не Фаина Георгиевна, что не так уж сильно они похожи и
что даже сравнивать их - кощунство, с несравненными ведь не сравнивают. Но у
него не было этого времени, у него совсем никакого времени не было.
В расстройстве протискиваясь к выходу, он даже не заметил, что до его
протеза дважды или трижды дотронулись - существовало в Ольховцеве глупое
суеверие о том, что дотронувшийся будет иметь в близком будущем денежную
прибавку.
Пронесся сквозь фойе, укрылся в кабинете, сел за стол, заваленный
какой-то бумажной дрянью, обеими руками вцепился в волосы, мучительно
застонал. В голове гремел навек поселившийся там припев:
- Раз давай, два давай, обязательно давай!
И вдруг раздалось иное:
- Ну шо ж вы так волнуетеся, шо ж вы переживаете так, и совсем,
посмотрите, на пустом месте, а? Ведь на вас же ж даже смотреть больно, как
вы переживаете. Вот я - не ваша фэя, другого фэя, а все равно жалко.
Директор поднял голову и открыл глаза - перед ним стояла Фаина.
Она возникла сразу, из ниоткуда, из пространства, даже дверь не
скрипнула, а ведь обычно скрипит. Вот не было ее, когда он стонал, а сейчас
есть.
- А, - скучно сказал Николай Дмитриевич. - Это, конечно, вы. Убили и
пришли посмотреть на холодный труп. Можете потрогать, он холодный. Вы меня
уничтожили. Радуйтесь - убили человека, зато денежку получили, так оно
всегда и бывает. Этот и-и-идол золотой, это ты дал золотой? Хе-хе.
- Между прочим, насчет того идола, - сказала Фаина, сосредоточенно
роясь в подержанном ридикюле размером с дорожный чемодан. - Я же ж ведь для
этого и пришла. Получите и распишитеся.
И шлепнула на стол толстенную пачку пятисотенных вместе с мятой
ведомостью очень неумытого вида.
- Что это? - спросил Николай Дмитриевич, невыразительно глядя вбок.
- Как это что это? - возмутилась Фаина. - Это же ж ваша доля от выручки
за представлэние, это же ж доля Дворца согласно подписанного вами контракта!
- А, - равнодушно сказал директор, подписывая ведомость, потому что
даже в расстройстве чувств он прежде всего любил соблюдать порядок в делах
(правда, не всегда соблюдал, сказывалась художественная натура). - Деньги.
Это хорошо. И Дворцу будет, рояль, паркет, туалет, и мне на похороны
останется. Раз давай, два давай, обязательно давай.
Вообще-то все должно было быть ровно наоборот, это директор должен был
выдавать деньги Фаине и подсовывать ей бумажку на подпись, но он даже
внимания не обратил на такое несоответствие, подписал сходу, не до того
было.
- Я не пОняла! - грозно сказала ему Фаина. - Что ж это за второй раз
вам давать? За что ж это? Я же ж один раз дала и все - согласно контракта!
Тут она замолчала и пригляделась к Николаю Дмитриевичу. Лицо ее при
этом выразило сложную... даже не гамму, а целую симфонию чувств, какая там
гамма.
- От бедный, - с одним из этих чувств сказала она. - От же ж