"Борис Николаевич Полевой. Полководец (Биографическая повесть маршала Советского Союза Ивана Степановича Конева) " - читать интересную книгу автора

необычайный ливень, превративший поля в болото, и наши танки, застрявшие в
этой трясине, и немецкая артиллерия, расстреливавшая с ржевских высот
прицельным огнем плененные грязью машины. В высоком военном, неведомого
звания, ибо намокшая, залубеневшая плащ-палатка закрывала погоны, шагавшем
по раскисшей пашне и опиравшемся на суковатую палку, узнал я командующего.
Конев шел на наблюдательный пункт танковой бригады организовывать спасение
застрявших машин.
- Помню, помню. Тяжелые были бои. Растерялись танкисты. Задал я им
тогда перцу. А танки все-таки удалось спасти. Вытащили ночью их...
Рабочий кабинет командующего, как всегда у него, был просто светелкой
в обычной чистенькой украинской хате. Все хозяйское оставалось на месте.
Иконы в углу, обрамленные, по здешнему обычаю, богато вышитыми рушниками,
пожелтевшие венчальные свечи возле них и даже пучок вербы, посиневшей от
времени, выгоревшие базарные олеографии с лебедями и беседками и Иисус
Христос - писаный красавец, шагающий по водам. Фотографии хозяев в черных
рамах, рассыпанные по белейшим стенам. Все это как бы подчеркивало
временность этого бивачного жилья, которое ничем не отражало характера и
вкуса человека, в нем теперь обитающего.
Своего у командующего было здесь разве что раскладной походный стол,
будто скатертью, накрытый картой, исчерканной синими и красными овалами и
стрелами. Два таких же походных стула. Телефоны - один в деревянном
футляре, полевой, другой - белый, блещущий полировкой и никелем, -
высокочастотный, по которому командующий связывался с командармами и со
Ставкой. Тут же, с правой стороны, остро отточенные карандаши, торчащие из
стакана, лупа, большие роговые очки оглобельками вверх. На стене
деревянная, тоже складная, полка, на которой я успел различить корешки
военных и литературных журналов. Томик генерала Драгомирова о Суворове.
Книга Карла Клаузевица "О войне". Я взял ее и стал листать, чтобы не
мешать разговору командующего по телефону. Книга оказалась читаной. На
полях пометки, некоторые фразы подчеркнуты.
Дверь слева вела в личную комнату генерала. Собственно, это была не
дверь, а проем. Жилье обставлено с солдатским аскетизмом. Узенькая койка,
застланная шерстяным шершавым одеялом, обеденный столик, покрытый
накрахмаленной скатертью, радиоприемник - единственная дорогая здесь вещь.
Наконец командующий кончил разговор. Положил трубку, взял лупу,
что-то пристально рассмотрел на карте, привычным движением карандаша с
удовольствием удлинил одну из красных стрелок, вонзавшихся в линию
вражеской обороны. Потом увидел, что я листаю Клаузевица, и усмехнулся:
- Удивляетесь? Немца читаю, да? Не читаю, а перечитываю. И много,
между прочим, полезного нахожу. Умнейший был немец. Сейчас у них такого
нет. А Клаузевица даже Ленин считал одним из великих военных
писателей... - Он помолчал. - Так, значит, явились? Вовремя явились. А мы
тут, между прочим, повоевали...
Коротко рассказал о наступлении на Белгород, о взятии этого города и
отдельными, очень точными штрихами обрисовал ситуацию, сложившуюся в
районе Харькова. Говорил он, по своему обычаю, короткими фразами,
пересыпая их пословицами и военными афоризмами. Были, помню, среди них
такие: "Неожиданность при наступлении - половина удачи..."; "Хитрый в бою
сильного пересилит..."; "Обстрелянный боец десяти новобранцев стоит...";
"В лоб только дурак бьет, да и то с испугу..."; "Рубить, так с плеча, на